КРАСНЫЙ  ТАНК.

(история рассказана Дмитрием Дроновым в 1939г)

 

Эту историю Дмитрий Дронов рассказал приисковым ребятам      (среди которых были мой отец и Александр Викторович), приехав в отпуск после боёв на Халкин-Голе. Там он принял своё боевое крещение. Дмитрий был двоюродным братом моего отца. По военной специальности: механик-водитель танка. Моё мнение: Дмитрий приукрасил свой рассказ. Очень молодому танкисту хотелось выглядеть героем, среди не нюхавших пороха сверстников. Интересно как бы он рассказал её в1945.В генеральских мемуарах мне не попадалось ничего, что могло бы подтвердить реальность этого события. Я ничего не буду менять в его рассказе.

Бои на Халкин-Голе шли уже давно, а у нас в танковой бригаде все шло обычным армейским порядком. В первые дни конфликта мы думали, что нас непременно  отправят туда, ведь  мы танкисты! Основная ударная сила армии! Но время шло, и все уже решили, что там обойдутся без нас.

- А как самим то, хотелось?

- Конечно! Вы знаете, что наши танки БТ-5 и БТ-7 были самыми лучшими в Испании. Франкисты (переворотом командовал генерал Франко) их боялись, как огня. А у нас в бригаде  танки еще лучше. (Предполагаю, что он говорил о БТ-7м (ААС)) Сядешь в такой, никакой враг не страшен!

- А что это за танки?

- Секрет! 

- Какой секрет, если их японцы уже  видели?

- А я говорю секрет! Те японцы, которые видели, никому ничего не расскажут. Мы их всех перебили.

- А может, кто выжил, убежал?

- Нет, мы перебили всех! А если кто-то случайно уцелел, то потом подошла пехота. Наверняка добили! Слушай лучше. Произошло все неожиданно. Вечером после вечерней проверки вместо обычного «отбой» прозвучало: «Слушай приказ».

До рассвета было ещё далеко, когда эшелоны с нашей танковой бригадой ОДИН ЗА ДРУГИМ отправились в путь. Сказать по правде - страшновато было, но больше всего я боялся, что кто-то заподозрит, что я боюсь. Но общее настроение было бодрое, веселое. Эшелоны шли почти без остановок.  Изредка на маленьких станциях меняли паровоз и мчались дальше.

После выгрузки  был длинный, тяжелый марш, но мы прошли его очень хорошо, ни один танк не вышел из строя. На место прибыли уже в темноте, причем последние километры двигались без света. Штабные офицеры передали приказ комбрига: «Костров не разводить, огня не зажигать, не курить. На любой огонек можно получить снаряд от японцев. Подготовить танки к бою. Утром в дело».

От японцев нас отделяла сопка. На её вершине были наши, у подножья японцы, скат ничейный. Слышалась нечастая стрельба. Пересвистывались какие-то не видимые в темноте птицы. Вдруг  кто-то догадался: «Ребята, а ведь это пули свистят». После этих слов сразу стало как-то страшно и неуютно в этой монгольской степи. Никто не хотел казаться трусом, но  почему-то всем сразу «захотелось спать». Танкисты полезли в танки, а  мотопехота под них. Всем хотелось прикрыться бронёй.

 Глубокой ночью приехала полевая кухня. Есть хотелось жутко. Давали кашу и  чай. Получив еду, я подошел к своему танку и поставил на него кружку с чаем, которая обжигала руки.

Не успел я взять в освободившуюся руку ложку, как свистнула очередная пуля, раздался какой-то странный щелчок, и кружка исчезла. Настроение окончательно испортилось. Есть уже не хотелось. Хотелось залезть в танк и закрыть люк. Вдруг подумалось: « Если я боюсь сейчас, я струшу в бою. Надо победить страх. Сейчас! Немедленно!» Я решил не лесть в танк до самого боя. Пересилить страх сразу, пока он не окреп. Через силу, давясь, съел кашу, лёг возле танка и загадал: « Если меня не убьют этой ночью, меня не убьют никогда». Усталость взяла своё, и я уснул.

Разбудил меня грохот. Это была уже не пулемётно-винтовочная стрельба, это била артиллерия. НАША артиллерия! Я поднялся. В предрассветном  полумраке совсем  рядом увидел свою кружку. Я поднял её.  Она была пробита пулей насквозь. В этот момент меня просто оглушила мысль: «Меня не убили этой ночью, предназначенный МНЕ кусок смертельного металла попал в МОЮ КРУЖКУ. ОНИ УБИЛИ ЕЁ. МЕНЯ. УБИТЬ ОНИ НЕ СМОГУТ. Пуля не попадает 2 раза в одно место. Пока она со мной, меня не убьют».

Артподготовка длилась долго. Снова  приехала полевая кухня. Солдаты ели как-то нехотя. Видимо, всех донимала мысль о предстоящем бое. Он для всех был ПЕРВЫМ! И я наверно был единственным, кто ел с удовольствием и аппетитом. Ведь я знал точно, что меня не убьют, и даже не ранят. Когда раздача еды  закончилась, повар стал что-то кричать. Из-за грохота пушек его было совсем не слышно, но по жестам было понятно – нам перед боем полагается 100 грамм. Моментально выстроилась очередь. Получил свою норму и я. А выпить не пришлось. Я хотел выпить возле танка, но по пути к нему споткнулся на ровном месте и разлил всю водку. И снова, как незадолго до этого, в голове прогремела мысль: «ХОЧЕШЬ ЖИТЬ - НЕ ПЕЙ перед боем!».

 После завтрака мы еще какое-то время, сидя в танках, ждали, когда отработается артиллерия. Тишина наступила внезапно. И тут же в наушниках  внутренней связи прозвучал знакомо-незнакомый голос командира танка: «Комбриг приказал: «ДЕЛАЙ КАК Я!» (идя в атаку, Буденовцы, а потом и вся красная кавалерия кричала:  ДАЁШЬ!; моряки: ПОЛУНДРА!; пехота: УРА!; штрафбаты не все, а только сформированные из уголовников: ГУЛА!; у танкистов, возглавлявший атаку, отдавал команду: ДЕЛАЙ КАК Я! (ААС)).

Повинуясь мне, танк рванулся вперед. Я хотел как можно быстрее увидеть тех, кто стрелял в нас ночью. Вершина. Перепаханный снарядами скат, видимо артиллерия, расчищая нам дорогу, прошлась по минным полям. Еще больше перепаханное подножье с остатками окопов. Танки нашей бригады принялись «утюжить окопы», поджидая отставшую пехоту (утюжить окопы – это значит крутиться на них, остановив одну гусеницу танка, а другой дав полный ход; это вызывает осыпание-обрушение окопов и находящиеся в окопе, живые или мертвые, оказываются раздавленными тяжестью, обрушившейся  на них земли, и тяжестью танка). Об этом я узнал позднее, после боя.  А в те минуты я гнал танк вперёд на полной скорости, не зная, что оторвался от своих, и мчусь в японский тыл один. На полном ходу танк «летел» на вершину следующей сопки. По пути я видел пушки японцев. Они перекошенные и перевернутые стояли в отрытых для них окопах.  О них тоже «позаботились» наши артиллеристы. До гребня сопки оставались считанные метры, когда в наушниках послышался голос командира танка: «Комбриг приказал…» голос умолк.  О том, что комбриг приказывал нам не отрываться и немедленно вернуться к бригаде, я узнал тоже после боя.

Танк «влетел» на вершину сопки, то, что я увидел, наверняка  испугало бы меня, если бы  я точно не знал, что со мной ничего не случится. Прямо на нас в колонну по 4  повзводно шли японцы. До передних было не более 50 метров, а хвоста колонны было не видно. Если бы в эту секунду я нажал на тормоза (управление танками серии БТ во многом схоже с управлением автомобилем, чего нельзя сказать о последующих моделях), японцы бы опомнились от неожиданности и начали разворачиваться для боя. Бригада получила бы встречный бой. Мы, конечно, всё равно бы победили, но многие наши погибли бы. Но я не дал японцам опомниться. Чуть-чуть подправив направление движения танка, я на скорости 90 км/час поехал сквозь колонну. Через смотровую щель я видел быстро меняющиеся лица японцев. На этих лицах я видел не страх, а растерянность. Они еще не поняли, что происходит. Танк мчался вперёд, опрокидывая, давя и разбрасывая в стороны идущих навстречу людей. В наушниках снова послышался голос командира танка: «Я доложил, комбриг приказал держаться, не допустить их на вершину сопки. Вся бригада идет нам на помощь».  Танк проехал сквозь японскую колонну более полукилометра, прежде чем она начала разбегаться. Теперь я вел танк зигзагами, резко бросая его из стороны в сторону, стараясь как можно больше врагов сбить броней и раздавить гусеницами. Над головой громыхнула танковая  пушка. В эту секунду я с какой-то досадой и даже злостью подумал: «Проснулись! Пассажиры!!!» Потом после боя, вспоминая его, я сообразил, что командир был занят гораздо более важным делом. Он вызвал на помощь бригаду. Но в те горячие секунды было некогда думать, и было обидно, что я «катаю пассажиров». Пушка  громыхнула еще 2 или 3 раза. Потом возбужденный голос командира: «Димка бросай кренделя писать! В конце колонны пушки! Быстрее к ним!» Тут уже стало не до разбегающейся пехоты. Скорей! Скорей! Если они успеют развернуть пушки, они нас убьют. И кружка не спасёт! Через свою смотровую щель я не видел пушек. Обзор закрывали разбегающиеся перепуганные японцы. Несколько раз мелькнули запряженные в повозки лошади и тут же исчезли под танком. Раз за разом стреляла над головой пушка. Пороховой дым ел глаза, стало трудно дышать. Но где-то впереди пушки, их надо раздавить любой ценой. В те секунды в этом был смысл всей жизни.

После боя я видел поле сражения, видел кровавый след, оставленный моим танком. Длина японской колонны была около 3-х километров. При скорости в 90 км/час надо всего 2 минуты, чтобы проехать такое расстояние, но эти 2 минуты были самыми длинными в моей жизни.

Наконец я увидел пушки. Это было 4. Одна скособоченная, без колеса, запряженная  парой ещё живых и пытающихся подняться, но, видимо, смертельно раненых коней, была не опасна. Возле  другой подальше хлопотало 3 или 4 человека, пытаясь успокоить и распрячь пару перепуганных,  встающих на дыбы коней. Эти провозятся долго. Еще 2 орудия были по другую сторону дороги (дороги не было никакой, имеется в виду направление, которым прошла колонна). Здесь у японцев дела обстояли лучше. Кони были уже выпряжены, пушки были развернуты в направлении нашего танка, шли последние приготовления к выстрелу.

Надо сказать, они были героями, эти японские артиллеристы. Когда вся огромная колонна разбегалась, охваченная паникой, забыв про  гранаты, которые есть у каждого пехотинца, эти СОЛДАТЫ разворачивали для боя свои орудия. Если бы у ЭТИХ были гранаты, они бы нас уничтожили. У них не было. Видимо японцы считают,  что артиллеристам они не нужны. Все решали секунды. Два или три японских СОЛДАТА, бросив под ноги работающих орудийных расчётов только  что принесенные снаряды, откуда их легко подхватить и зарядить пушку, сорвали с плеч винтовки, и стали целиться в меня, надеясь убить через смотровую щель. После боя я видел на лобовой броне царапину от пули одного из них. Она ударила всего на 2 см выше смотровой щели.  Изготовить орудия к бою японцы успели, выстрелить нет. Обе пушки были раздавлены вместе с расчётами, до последней секунды готовившими пушки к выстрелу. После уничтожения этих 2-х пушек я почувствовал вдруг огромную усталость. Глаза закрывались, руки и ноги налились свинцом, мысли стали туманные как в полусне. Мы раздавили еще одно орудие, то, из которого так и не успели выпрячь лошадей. Потом неслись в обратном направлении, давя тех, кто не успевал увернуться. Навстречу нам,  тоже на огромной скорости, мчались танки нашей бригады, давя гусеницами и расстреливая из пушек и пулеметов все, что было живого на их пути. Никто не пытался оказать сопротивления. Японцы метались по полю боя в поисках спасения, но повсюду были наши танки.

Немного времени спустя, появилась наша пехота. В это время всё уже было кончено. Танки гонялись и давили последних, одиночных японских солдат. Комбриг приказал танкам выйти из боя и вернуться на исходные позиции, пополнить боезапас и ждать дальнейших указаний.

Когда мы добрались до места, я откинул люк и выбрался из танка. Хотелось только лечь и уснуть. Опускаясь на землю, я уже спал. Не знаю, сколько  я успел проспать. Разбудил командир танка и говорит: «Дима, тебе больше всех досталось, поэтому боеукладку  мы сделали без тебя. А вот помыть танк мы без тебя не сможем. Тут недалеко река. Комбриг разрешил съездить, а то измарал ты его сверх всякой меры. Вся бригада удивляется». Я взглянул на танк. Он был красным!!! От лобовой брони, до самой крыши наш танк был залит японской кровью.

Что в этом рассказе правда, а что нет, пусть каждый читатель решает сам. Я только добавлю: на груди Дмитрия Дронова, когда он это рассказывал, висела медаль за Халкин-Гол и орден Боевого Красного знамени.