БЕССМЕРТНЫЕ НЕМЦЫ.

 

Этот рассказ был услышан там же, перед рассказом пограничника. Только пограничник был СОЛДАТОМ, а это рассказывал солдатик.

Мы заняли заранее приготовленную оборону. До этого в боях не бывали. Нам даже повезло добраться до фронта без единой бомбёжки. Другим доставалось, а возле нашей роты не упала ни одна бомба.

Всё началось внезапно, перед самым рассветом. На нас обрушился мощный артиллерийский огонь. Было настолько страшно, что это невозможно передать словами. Находиться одному в окопе было просто невыносимо. По ходу сообщения я кинулся искать кого-нибудь. В соседней ячейке никого не было, и следующая была пуста. Я понял, что я остался один. Люди непонятным образом все куда-то пропали. Может, их уже всех разорвало в клочья? Я кинулся в третью от себя ячейку. А кругом рвались и рвались снаряды. Рядом с этой ячейкой траншея расширялась, и был вход в блиндаж. Это всё-таки три наката брёвен, я решил спрятаться там.

Заскочив в блиндаж, я в темноте увидел, что он битком набит людьми. Все они ревели, как дети. Кто-то звал маму, кто-то поминал бога. Я не удержался, и тоже заревел. Сколько это продолжалось, я не помню.

 Неожиданно снаружи всё стихло. Точнее, артиллерия всё ещё била, но снаряды пролетали куда-то дальше, и это казалось неправдоподобной тишиной. Кто-то выглянул в амбразуру и испуганно закричал: «Немцы идут». Другой голос: «Сейчас они нас, как в мышеловке, гранатой». Третий голос: «Ребята, отбиваться надо». Я вдруг сообразил, что у меня нет винтовки. Я, наверное, оставил её в своей ячейке. Я побежал за ней. Но до своей ячейки я не добежал, потому что заметил другую винтовку. Схватил её и изготовился к стрельбе. До немцев было метров 200. Они бегом приближались к нам. Их хорошо было видно. Я прицелился в одного и выстрелил. Но он, как ни в чём ни бывало, продолжал бежать. Я выстрелил ещё два раза. С ним ничего не делалось. Но теперь он стал в два раза ближе. Я оглянулся по сторонам и увидел, что вся наша рота уже давно бежит. Винтовка выпала у меня из рук. Как будто подброшенный пружиной, я выскочил из окопа, и бросился следом. Я хорошо видел, как падали люди, иногда по одному, иногда целыми группами. До леса было очень далеко. На моё счастье я увидел какую-то трубу, уходящую куда-то в землю. Не знаю, что это было, но я сумел влезть в неё и просидел в ней до самой ночи. В темноте я выбрался из неё и пошёл к лесу.

На опушке я увидел страшную картину. Человек 20 наших лежали ровным рядком. По всей видимости, они были расстреляны. Немцы, сволочи, в плен не берут. Хоть было очень страшно, но я решил вернуться на позицию и найти винтовку, с ней как-то посмелее. Найдя винтовку, я пошёл в лес. На опушке леса решил дождаться утра, осмотреться.

Утром я увидел всё поле боя. Сколько я не вглядывался, но перед нашими окопами я трупов не видел. Зато их много было между нашей траншеей и лесом. И ещё их много было на позиции артиллеристов, они все погибли на месте, но я не видел, убили ли они кого-нибудь.

Несколько дней я скрывался в лесу, продвигаясь на восток. Потом я встретил какую-то окружённую часть и присоединился к ним. Когда с боем прорывались через фронт, мы вдвоём тащили носилки с раненым. Уже перед самыми нашими окопами меня ранило. Мой напарник в одиночку утащил раненого, а я ползком добрался до окопов, где меня перевязали и отправили в тыл. Я видел много наших убитых, а вот убитого немца видеть не довелось. Вот такая она, война.

 

P.S. Победители, и наши и немцы, очень часто после боя собирали  и хоронили своих погибших, а врагов оставляли валяться на поле боя без погребения. Вероятно, именно так и было в этом случае. «У страха глаза велики» - перепуганный солдатик сделал вывод: немцы бессмертны, пуля их не берёт.