ПОХОД  ЗА  АРБУЗАМИ.

Рассказывает Александр Викторович Алексеев.

 

Дивизия выгрузилась из эшелонов почти сразу, как только проехали Сталинград. Это было примерно 12 августа 1942 года. Построившись в колонны, дивизия двинулась на запад.

Поход прошел удачно. Несколько раз мы видели в небе немецкие самолёты и разбегались, но они ни разу нас не атаковали. На второй день пришли на место. Дивизия заняла оборону на одном из оборонительных обводов простроенных сталинградцами. Оборона была построена хорошо, крепкие блиндажи с печками и запасом дров в каждом, множество хорошо замаскированных дзотов, разветвленная сеть окопов, отсечные позиции. (Никто в то время не подозревал, что эти дрова и позиции пригодятся немцам. Обстановка сложится так, что наши отдадут эти позиции без боя, а зимой в упорных боях придётся выбивать с них немцев (ААС)).

 Совсем рядом с местом, где мы заняли оборону, проходила железнодорожная линия. От окопов нашей роты до неё можно было добраться за 20-25 минут. Почему нас выгрузили за несколько десятков километров? Этот вопрос в первые дни вызвал оживлённые пересуды.

 Фронт был далеко. Только немецкие самолёты не давали забыть, что идёт война. Парами и небольшими группами они пролетали над нами по много раз в день. Железная дорога, которая проходила рядом с нами, была их постоянной целью. Однако, не смотря на постоянные бомбёжки, движение по ней было очень оживлённым.

 Кормить нас стали по фронтовому пайку, это почти досыта. По сравнению с тыловой голодной пайкой здесь был просто санаторий. Здесь мы получили свои первые фронтовые100 грамм, о которых в тылу и речи не было, теперь их давали регулярно каждый день. При всём при этом еще не стало всевозможных изматывающих учений.

 Только один маленький штрих портил картину – не было воды. Стояло жаркое лето, и пить хотелось постоянно. Но очень быстро решилась и эта проблема. Между нашими позициями и железной дорогой была арбузная бахча. Арбуз это вода, вот и решение проблемы. Командир роты приказал натаскать арбузов для питья и в запас. Неизвестно как сложится обстановка. Если бахчу займут немцы, у нас должен остаться запас арбузов.

Немцы были ещё очень далеко, не слышно было даже грохота артиллерии, но уже все делалось по-фронтовому. Вперед были выставлены посты боевого охранения. В основной полосе обороны дежурные подразделения в любую секунду были готовы отразить внезапное нападение противника. Но большинство людей было не занято, вот эти люди и должны были решить вопрос с доставкой арбузов.

Чтобы не оголять позицию,  ротный приказал отправлять за арбузами по 2 человека от взвода. Как только возвращается одна пара, сразу отправляется следующая. Один день сменял другой. Ничего не менялось. Только стала слышна дальняя канонада, с каждым днём она становилась слышнее, фронт приближался.

21 августа мне в очередной раз подошла очередь идти за арбузами. Напарником в этот раз у меня был деревенский парнишка из Пермской области. Он был самый маленький в нашей роте, почти на голову ниже меня. Взяв по паре рюкзаков, мы отправились на бахчу. Мы уже выбрали арбузы и уложили их в рюкзаки, когда послышался нарастающий гул множества немецких авиационных моторов. (Гул советских и немецких авиационных моторов сильно отличался друг от друга. Кто слышал их, характеризует эти звуки так или примерно так: «У наших самолётов гул был радостный, лёгкий с каким-то весёлым присвистом. Немецкие моторы гудели тяжело, заунывно и тоскливо. Спутать эти звуки было невозможно. (Возможно, немцы характеризуют эти звуки по-другому, не знаю (ААС)). Мы залегли.

Над нами на небольшой высоте прошло больше десятка немецких бомбардировщиков.  Только перелетев через нас, они начали перестраиваться в цепочку. Зрелище было не только страшное, но и красивое. Как только они выстроились в цепочку, первый самолёт сделал разворот и пошел по кругу. Остальные летели за ним так, словно были связаны одной ниточкой. Через минуту бомбардировщики замкнули кольцо оборонительного круга и приступили к бомбёжке. Один из самолётов вывалился из строя и спикировал вниз, включив свою страшную сирену. Эта сирена действует на психику сильнее, чем сами бомбы, настолько этот вой страшен. Немцы специально ставили эти сирены, чтобы усилить панику во время бомбёжки. (Общее заблуждение. Никакой сирены на немецких самолётах не было. Конструкция их самолётов позволяла им развивать скорость до 600 км/час. При скорости в 650 км/час начинались необратимые деформации корпуса, а при 700 км/час самолёт разваливался от встречного потока воздуха. Чтобы предотвратить аварии, на самолётах устанавливались тормоза,  которые включались, когда скорость самолёта приближалась к 600 км/час. Этот воздушный тормоз и производил вой, который воспринимался, как устрашающая сирена (ААС)). Сбросив бомбу, немец, набирая высоту, стал пристраиваться к круговому строю. Сразу же из строя выпал другой самолёт, освобождая первому место в строю, и включив сирену, начал пикировать.

Поднявшись на колени, мы как зачарованные смотрели на это. Кого немцы бомбят, мы не видели. Их закрывал от нас небольшой холм, на вершине которого расположился хуторок. Всего 3 сооружения:  большой дом, большой сарай и маленький домик – скворечник в котором легко угадывался туалет. «Бежим, посмотрим»,- предложил мне пермяк. Оставив арбузы, с одними винтовками мы кинулись к хуторку.

Отсюда с холма открылась ещё более впечатляющая панорама. Теперь мы видели не только грозно-красиво-страшный круг фашистских  самолётов, но и тех, кто стал их жертвой. Это был эшелон с войсками. До них было километра 1,5 – 2. Всё было видно как на ладони. Паровоз, опрокинутый взрывом, лежал на боку. Цепочка вагонов прицепленных к нему не разорвалась. Первый вагон почти лежал, второй стоял чуть прямее, третий скособочился на половину и так далее. Примерно 6-ой или 7-ой вагон уже нормально стоял на рельсах.  Один из вагонов в середине состава горел. Последней была прицеплена открытая платформа. На этой платформе была установлена счетверённая пулемётная зенитная установка, расчёт которой вел неравный бой с фашистскими  самолётами. Из вагонов все ещё выскакивали солдаты и разбегались под бомбами в обе стороны от дороги.

Стоя на безопасном расстоянии, мы смотрели на трагедию, разыгравшуюся у нас перед глазами, бессильные помочь или помешать. Вдруг один из самолётов выйдя из круга, полетел прямо на нас. Мы крутнули головами, пытаясь понять, что тут могло привлечь внимание немецкого лётчика. Никого кроме нас двоих тут не было. Цель для него явно мелковата. Однако рассуждать о достоинстве целей было уже некогда, самолёт уже начал заваливаться в пике на нас.

Куда бежать? В дом? Это цель № 1. В сарай? А не будет ли он целью № 2? В бахчу? Достанут осколки от первого же взрыва. А, кроме того, может немец хочет просто порезвиться и цель не потенциально возможный штаб на этом хуторке, а мы сами. Если так, бахча – смерть. Решение пришло мгновенно, гораздо быстрее, чем я о нем сейчас рассказываю. «Выгребная яма!» - молнией сверкнуло в голове просветление. Пермяк начал разворачивать корпус в сторону дома. Он видимо инстинктивно хотел спрятаться под крышу. Говорить было некогда. Хорошо, что он был маленький. Я схватил его за шиворот и потащил к туалету. От неожиданности он потерял равновесие и упал, но я крепко держал его за шиворот и огромными прыжками наперегонки со смертью мчался к выгребной яме, даже не замечая тяжести солдата. Смерть противно выла в самые уши воем самолётной сирены. Когда я заскочил за туалет, к этому вою добавился еще один, менее страшный, но гораздо более опасный: свист падающей бомбы. Ударом сапога я отправил массивную крышку выгребной ямы, как футбольный мяч, далеко в сторону, и швырнув туда солдата, прыгнул следом. Мы еще не достигли дна ямы, а она была глубокой и почти полной, так что «полное погружение» заняло не менее 2-3 секунд, как над головой прокатился страшный грохот. Через секунду туалетная будка ласточкой улетела куда-то в сторону,  сметённая взрывной волной. В эту же секунду ноги наконец достигли дна.

Многолетняя глубина (буду писать литературным языком, в рассказе были более народные выражения (ААС)) человеческих испражнений впечатляла. Я  погрузился в эту вонючую кашу по переносицу. Мне пришлось встать на носочки, чтобы  мой нос и рот  оказались выше уровня испражнений. А каково было моему напарнику, который был на голову ниже. Его не было видно. Преодолевая сопротивление каши я протянул руки туда где он должен был быть, схватил его, и, напрягая все силы, стал поднимать его верх. Когда мне это удалось, парень, явно паникуя, ухватился за край выгребной ямы и попытался выскочить наружу. Я стал его удерживать, что оказалось совсем не просто, у него напуганного перспективой утонуть, силы умножались во много раз, как у меня полминуты назад, когда я бежал наперегонки с самолётом. Не знаю, сумел бы я справиться с ним, но мне помог фашист загнавший нас сюда. Сверху снова послышался леденящий кровь вой авиационной сирены. Если бы фашист знал, какую добрую услугу он нам оказывает, он бы её ни за что не включил. Пермяк все понял и сразу обмяк. Теперь он только держался  за уцелевшие доски, не пытаясь выскочить. Я подумал, что если сейчас бомба его ранит в руку, парень умрет от такой антисанитарии. Снова напрягши правую руку до предела, я освободил левую и, дотянувшись до одной из его рук, потянул её вниз. Открывать плотно сжатый рот не хотелось, по вполне понятным причинам. На этот раз он всё понял сразу и отпустил руки, повиснув  на моей руке.

Сверху уже нарастал свист падающей бомбы. После взрыва над нами пронеслась какая-то тень. Может быть, это была стена сарая, а может, это Высшая сила пронеслась над нами, чтобы убедиться, все ли сделано по её воле. После второго взрыва «наш» немец еще два раза включал сирену, но бомб больше не сбрасывал. Только стрелял из пулемётов. Потом немцы улетели.

Мы выбрались из своего убежища. Вместо дома и сарая было две не очень большие воронки. Повсюду валялись брёвна, доски, какой то хлам, кое-где разгорался огонь. Это все что осталось от хуторка. Но судьба хутора волновала нас меньше всего. Сейчас главным вопросом было: где наше оружие? Мы оба не помнили где и когда выпустили его из рук. Потеряв оружие мы, согласно дополнения к приказу № 227, становились вне закона. Наш командир должен был нас за это либо расстрелять, либо отправить в штрафной батальон. Оправданием могло служить только другое отечественное оружие, равнозначное или лучшего качества, подобранное на поле боя, взамен вышедшего из строя или с целью повышения своих боевых качеств.

С оружием нам повезло. Обе винтовки нашлись быстро. Винтовка пермяка лежала там, откуда мы смотрели на бомбёжку эшелона, не подозревая, что поможем им, оттянув на себя пару бомб. Видимо она слетела с его плеча, когда я схватил его за ворот. Моя свалилась с плеча, когда я бежал наперегонки со смертью. Мы были рады, что они целы и наверху. От одной мысли, что они могли оказаться там, где мы спаслись от смерти и их надо оттуда доставать, становилось дурно.

Найдя оружие, можно было подумать и о своём внешнем виде. Самое страшное, что нигде не было воды. Как жили здесь люди? Среди хлама мы нашли помятое, но не худое ведро и пошли на бахчу. Там мы принялись колоть арбузы и выжимать из них сок в ведро. Мы счищали с себя и с формы жидкую кашу с помощью земли, а потом мылись и застирывали одежду в арбузном соке. Конечно, это не могло заменить воду, но хоть что-то.

Мы как могли, приводили себя в порядок, когда появилось двое солдат нашего взвода. Позиции роты были далековато, но в пределах видимости. Оттуда видели, что мы попали под бомбежку. Когда самолёты ушли,  нас увидали снова и не стали волноваться. Но постепенно тревога появилась вновь. Почему мы не возвращаемся? Что мы делаем? И мы ли это? Чтобы получить ответы на эти вопросы командир взвода и послал этих бойцов. Разобравшись в чём дело, парни отпустили первые шуточки в наш адрес. Мы понимали, что это только начало. Пройдёт очень много времени пока это забудется. Нам предстояло стать постоянным поводом для насмешек. Не весёлая перспектива. Все казалось таким мрачным, что лучше бы мы погибли.

Посмеявшись, солдаты собрались обратно. Попутно они решили унести арбузы. Мы пошли показать, где оставили рюкзаки с арбузами. То, что мы увидели, неоспоримо доказывало, насколько правильно я поступил. Возможно, 4 рядом лежащих солдатских рюкзака показались немецкому лётчику человеком. А может, он просто развлекался. Возможно, он намеренно предпочёл атаковать безобидные рюкзаки, а не возвращаться к эшелону, с последней платформы которого огрызался наш пулемёт. Ответить на этот вопрос мог только немецкий лётчик. А мы насчитали  на рюкзаках почти 60 пулевых отверстий.

Один из солдат хотел вытряхнуть расстрелянные арбузы, чтобы набить рюкзаки новыми, целыми. Второй солдат остановил его: « Не вытряхивай. Унесём так, пусть все увидят. Меньше смеяться будут. У них надо учиться быстрой «соображалке». Я бы не успел сообразить на их месте и валялся бы сейчас такой же дырявый как эти рюкзаки».