СПИСОК СЧАСТЛИВЧИКОВ.

Рассказывает Александр Викторович Алексеев.

 

Ночь, как и предыдущая, прошла спокойно. Меня, как главную  «огневую силу», берегли, и в эту ночь меня снова не назначили в часовые. Эта обязанность досталась солдатам связистам (посыльным-бегунам) и телефонистам, находящимся при штабе, а так как солдат было мало, а постов много, то и некоторым офицерам пришлось встать на посты. Персонально возле меня снова был назначен пост. Часовой должен был разбудить меня в случае нападения или угрозы нападения. Такое уважение к «максиму» мне нравилось, я мог спокойно спать под персональной охраной. Первым на мою охрану заступил писарь. Это был удобный случай узнать, кто остался живой из нашей роты. Солдат растерялся и сказал: «Я не знаю, имею ли право давать тебе эти сведения», и немного погодя добавил: « А, плевать, чего я боюсь, если так пойдёт, завтра отпишу похоронки на вторую половину батальона и прикомандированных из полка, а послезавтра самого пошлют на убой. На меня и похоронку написать будет некому». Он порылся в своём планшете и подал мне какие-то бумаги.

- На, читай, это список из медсанбата. Кого нет в этом списке… сам понимаешь.

- Как читать-то, темно?

- Вот смешной, как выжить в деревне, где всех убивают, знает, а как бумагу прочитать не знает. Сейчас я выберусь наверх, буду караулить, а тебя в окопе накрою шинелью, и читай себе на здоровье, пока спички не кончатся. Там все наши карандашом подчёркнуты.

- Нету у меня ни спичек, ни махорки. Еще 4-го дня все выкинул, намокло. Нового ещё не давали, у мертвяков взять, как-то некогда было.

- У мертвяков брать нельзя, за собой потянут. А выкинул зря, просушить надо было, жара днём, вон какая стоит. Быстро бы просохло. Ну ладно на, бери мои.

Писарь дал мне коробку спичек и выбрался из окопа. Чего-чего, а шинелей в этой балке было множество. Через неё прошли десятки рот. Уходя в бой, солдаты оставляли или бросали здесь всё лишнее: противогазы, шинели и даже рюкзаки. Писарь накрыл мою стрелковую ячейку шинелью, придавив один конец пулемётом, а на другой, прикопнув, набросал земли.

Устроившись поудобнее, я зажег спичку и стал читать подчёркнутые фамилии. В начале списка почти все подчёркнутые фамилии были знакомы, это были солдаты нашей роты. 

Дальше знакомых фамилий почти не стало, а еще дальше не стало и подчёркнутых. Я еще раз вернулся к началу, торопясь ещё раз, пока не кончились спички, прочитать список счастливчиков. Наших там было не много, может быть человек 25. Не было в этом списке ни нашего ротного, ни взводного, ни поганца комиссара, ни в прошлом весельчака, а в последнее время мрачного детинушки, грозившего попортить военное имущество, не было пермяка, с которым я разделил первое солдатское лихо, и  не было никого из моего отделения.

Прочитав список, я откинул шинель и вернул список и оставшиеся спички писарю. Накрылся этой же шинелью и попробовал уснуть. Писарь забрался ко мне в окоп и пытался завязать какой-нибудь разговор.

Настроение у меня было испорчено, и говорить не хотелось. Чтение бумаги произвело очень тяжёлое впечатление. Я, скорчившись, лежал на дне тесного, одиночного окопа и думал, что за два дня я единственный из роты вытянул самый «счастливый билет». Но счастливый ли он? Завтра снова бой, снова смерть. Нет, всё-таки самые счастливые те, кто в списке. Хоть на месяц, хоть на неделю, но они застрахованы от смерти, а прожить неделю на передке – это всё равно, что целая жизнь.

Ещё в эту ночь мне упорно лезла в голову мысль - а ведь мог быть дома, только через 11 дней мне будет 19. Значит, только через пару недель меня бы призвали в армию, а здесь попробуй, проживи эти дни. В тылу всё виделось по-другому.

Однако надо спать. Не выспавшегося, усталого, вялого убьют быстрее. Но как я не старался, сон долго не шёл. Однако усталость всё-таки взяла своё, и я уже не слышал, как возле меня сменился часовой.