ТАМ  ДОЛЖЕН БЫТЬ ШНАПС.

Рассказывает Александр Викторович Алексеев.

 

Я попал на Северную окраину Сталинграда. Бои здесь шли не первый день. Немцы постепенно вдавливали наши войска в город. Наши упорно сопротивлялись и контратаковали,  пытаясь выжать немцев из города. Не доходя метров 400 до наших передовых позиций, нас, пришедших от вокзала, снова расформировали на совсем маленькие группы и отправили на пополнение  взводов и рот, которые дрались на этом направлении. Меня одного прикомандировали к вновь прибывшей роте. Ещё вчера они были за Волгой.

Я смотрел на этих желторотых парней, которые считали себя воинами, и думал, неужели всего лишь чуть больше недели назад я был таким же? Казалось бы, между нами нет разницы, но я чувствовал себя среди них, как матёрый старый волк среди молодых щенят, хотя многие из них были старше меня по возрасту.

 Старший лейтенант – командир роты мне очень не понравился. Он так поставил задачу роте: «Сейчас мы выходим на передовую, там у немцев посреди улицы выкопано два дзота. Все дружно по команде за мной, и одним прыжком берём эти дзоты, а потом по обстановке вперёд дальше. Вопросы есть?» Я подумал: «Какие могут быть к дураку вопросы? Кто ж на дзоты в лоб лезет?» Кроме того, этот умник ещё и высмеял меня. Подошёл и спросил: «Почему один у пулемёта?»

- Потому что один.

- Понятно, кто посмелее – погиб, а трус выжил. Так?

- Так точно.

Рота, прижимаясь к домам, стала выдвигаться на исходную позицию для атаки. Я старался держаться впереди, надеясь своим огнём спасти хоть кого-то. Я знал, что с таким командиром – рота обречена. Наконец, вот он рубеж атаки. До дзотов рукой подать. Всего метров 80, может быть 100. В нашу сторону смотрят четыре небольшие амбразуры. Пока они молчат. Почему бы не обойти их огородами? Через щели в заборе я стал рассматривать ближайший огород. Там тоже метрах в 80 виднелся подозрительный холмик. Значит, и там дзоты.

 В это время раздалась команда: «За мной! Вперёд!» И старший лейтенант с пистолетом в руке первым кинулся на дзоты. Во всех четырёх амбразурах сразу появились стволы пулемётов. Я успел дать две короткие очереди. И рванувшая следом за командиром рота закрыла для меня обзор. В следующую секунду роту встретили огнём два немецких пулемёта. С такого расстояния я не мог промахнуться. Двоих пулемётчиков я всё-таки убил. Но уже через несколько секунд на их место встали другие. Все, кто успел выскочить вслед за командиром, были скошены за несколько секунд. Дальше всех успел пробежать старший лейтенант. Он пробежал около 50 метров.

Зона огня снова была открыта. Я оказался один против четырёх. Возможно, кто-то стрелял ещё, но я этого не видел. Я видел только эти четыре амбразуры. Если я не заставлю их замолчать, они не дадут мне отползти, либо я, либо они.

На моё счастье, немцы не сразу поняли главную опасность. Они расстреливали лежащих и растерявшихся, которые ещё находились в укрытиях. Я заставил замолчать ещё два пулемёта. И тут стволы исчезли из всех амбразур. Немцы не хотели принимать единоборство со мной. Остатки роты растекались в обе стороны от дороги, и прятались на огородах.

На улице остались только убитые и раненые. Некоторые из них кричали, звали на помощь. Кто-то из молодых ползком двинулся в ту сторону. Я подумал: «Смелый, но дурак», и поспешил быстрее убраться с прямой линии огня. Когда через минуту я уже из огорода глянул на смелого парня, он был уже мёртв. Из глубины дзотов раздавались винтовочные хлопки. Немцы били из глубины, не подходя к амбразурам. И всё меньше, и меньше наших раненых оставалось на улице, их планомерно добивали.

После этой «героической» атаки наступило затишье. Молодые необстрелянные солдаты были шокированы такими потерями. Оказалось, что рота потеряла более 60 человек. Для меня же это было уже нормой. Я переместился в сгоревший дом. Дома не было, был только его фундамент, сложенный из бетона и крупных камней. Толщина бетона была около полуметра. Я быстро выкопал в мягкой земле позади фундамента окоп. Закончив эту работу, я несколькими очередями расстрелял забор, который отделял меня от дзотов, и начал охоту на обитателей дзотов. Они молчали. Видимо не подходят к амбразурам, решил я, и прекратил это занятие. Я снял свой «максим» с фундамента, и поставил его на дно окопа.

Прошла примерно минута, и над головой у меня просвистела длинная пулемётная очередь. «Ах ты, гад», подумал я, «Хочешь захватить инициативу». И снова рывком закинул пулемёт на фундамент, и четырьмя короткими очередями прошёлся по всем амбразурам, потому что ни в одной из них не видел ствола. Постояв ещё какое-то время в боевой готовности, я подумал: «Отчего я торчу здесь вместо мишени?» И я снова опустил пулемёт вниз. Минуты через полторы-две надо мной снова просвистела пулемётная очередь.

До меня вдруг дошло, что немецкое командование требует от своего пулемётчика подавить меня. Но он хочет жить, и предлагает мне не воевать, а поиграть в войну. Ну что ж, давай поиграем. Я выждал ещё с минуту, потом выставил свой пулемёт на фундамент. Стволов в амбразурах, как я и ожидал, не было. Поэтому, не особенно целясь, я дал длинную очередь, после чего убрал пулемёт. Через минуту-две немец мне ответил. Мы поняли друг друга. В глазах своих командиров мы выглядели храбрыми бойцами, охотящимися друг за другом, на самом деле, мы совершенно не хотели убить друг друга, мы просто переговаривались, вся остальная оборона с обоих сторон молчала.

Вдруг я услышал шум мотора и лязг танковых гусениц. Тут уже стало не до игрушек. Кто едет? Чей? Опустив пулемёт на дно окопа, я притаился. Танк приближался, причём приближался с нашей стороны. Шум танкового двигателя заглох где-то совсем рядом. Я осторожно приподнял голову. Совсем рядом со мной стояла 34-ка. На башне, по-турецки скрестив ноги, сидел человек и пил из фляжки. Он был прекрасной мишенью для немецких дзотов. Я крикнул ему: «Прячься в танк, пристрелят!»

- Это кто тут квакает? – послышался пьяный голос.

- Прячься в танк, убьют, - настаивал я.

- Кого убьют? Меня? Ну, ты дурак.

- Вон дзоты, они сегодня полроты положили, а ты что, заговоренный?

- Я не заговоренный, я на танке.

- Ну, если на танке, так расстреляй их из пушки.

- Где дзоты?

- Там, - не высовываясь, я махнул рукой в сторону дзотов.

- Вася, бинокль, - сказал танкист, опуская руку в открытый люк. Ему подали бинокль. Танкист, покачиваясь, встал в рост на башне танка, и стал в бинокль рассматривать дзоты. Я ждал, что сейчас его срежет пулемётная очередь, но немец молчал. Рассмотрев всё это внимательно, танкист снова сел на башню, свесив ноги, и нравоучительно стал поучать меня: «А ты всё-таки дурак, пехота. Как можно по таким дзотам из пушки стрелять? Ведь они смотри, как хорошо построены, не иначе, штабные. Там должен быть шнапс, а может быть даже французское вино. Ты пил французское вино?»

- Нет.

- Оно и видно, деревня. А всё-таки, ты мне нравишься. Поехали за шнапсом.

- Куда поехали? Там немцы.

- Вот дурак. Да немец как увидел, что мы подъехали, сразу пятки смазал. Уже к Берлину подбегает. Да ты не ссы, я тебя под броню возьму. Поедешь?

- Поеду.

- Где твой командир? Надо у него бойцов взять. Что я варвар, по нашим покойничкам на танке ездить. Пусть уберут из-под гусениц.

Я показал на разбитый дом, где расположился новый командир роты, бывший взводный. Танкист слез с танка, и сильно покачиваясь, направился туда. Какой разговор происходил между офицерами, я не знаю. Но ротный выделил ему восемь человек. Всё-таки танк.

 Пока они там обсуждали, что и как, мне пришла в голову мысль: «А какая нелёгкая меня тащит с этим пьяницей?» Я вытащил свой пулемёт, и не смотря на присутствие танка всё-таки ползком удалился в дальний угол огорода. Вернулся танкист, и стал объяснять солдатам, что из-под гусениц надо убрать мёртвых, а потом спуститься в дзоты и принести ему шнапс и французское вино, если будет. После этого он забрался на башню и наполовину спустился в люк. Тут он обнаружил, что я всё ещё не в танке, и стал звать меня: «Эй, пехота, ты где? Эй, деревня!» Я не отзывался. «Обосрался», - сделал вывод танкист: «Но я ему за это шнапса не дам».

Танк и стрелки медленно двинулись к дзотам. Стрелки не только убирали мёртвых из-под гусениц, но и искали живых. Они положили на броню танка два  тела, видимо они были живые. Наконец танк доехал до старшего лейтенанта. Пехотинцы осмотрели его, и…всё скрылось в клубах дыма и вздыбившейся земли. По танку била не только средняя, но и тяжёлая немецкая артиллерия. Пока танкист рассуждал о шнапсе, немецкие корректировщики сумели хорошо рассчитать артиллерийский удар. Когда дым рассеялся, танк трудно было узнать, до такой степени он был искорёжен, и лежал в глубокой воронке гусеницами кверху. На месте моего бывшего окопа, такого удачного, бетонированного, тоже была большая воронка. Из уехавших за шнапсом, не вернулся никто.

С этими дзотами на следующий день покончили лётчики-штурмовики. Два штурмовика первым же заходом уничтожили их, а потом ещё по кому-то отбомбились дальше. После прилёта самолётов остатки роты снова атаковали это место. Сопротивляться было некому. Штурмовики сработали чисто. После этого рота с тыла взяла ещё пять дзотов, располагавшихся в огородах. Потери в роте в этот день были небольшие, немцы потеряли больше. Сразу бы так.