МЕНЯ НЕ УБЬЮТ.

Рассказывает Александр Викторович Алексеев.

 

Наверное, самое тяжёлое чувство во время тяжёлых боёв – это чувство одиночества. Вокруг тебя множество людей, но каждый умирает в одиночку. И своя собственная жизнь кажется такой не защищённой, и никто не может тебя защитить от смерти. В калейдоскопе лиц, которые не успевали даже запоминаться, я старался как можно меньше общаться с людьми на отвлечённые темы. Одно дело, когда рядом погибает просто солдат – незнакомый тебе человек в серой шинели, и совсем другое дело, если ты с ним перед этим поговоришь о семье, о любимых, о мирной жизни. Однако человек, попав в такую ситуацию, часто ищет собеседника, спасаясь от чувства одиночества. Поэтому, как я не старался избегать таких контактов, они всё-таки были, тем более, что солдаты тянулись ко мне, как к старику-ветерану, инстинктивно ища во мне защиту. Вот об одном из этих контактов я и хочу рассказать.

Это был маленький, плохо говорящий по-русски солдат. Родом он был откуда-то из Заполярья. Он пришёл с очередным пополнением, и после того, как все были расставлены по местам, оказался рядом со мной. Мы должны были защищать соседние комнаты на втором этаже жилого здания: я – одну комнату с двумя окнами, он – соседнюю с одним окном.

Пока была «тишина», он уселся на пороге между комнат, и стал рассказывать про себя: «Нам с тобой надо дружить, ты воюешь давно, и я тоже буду воевать долго. Меня не могут убить, потому что я уже похоронен.

Это случилось давно, ещё в 1940-ом году. Есть такая болезнь, когда человек засыпает, а всем кажется, что он умер. Так же уснул и я. У нас вечная мерзлота, и деревья не растут, поэтому хоронят у нас без гробов, и глубоко не закапывают. Просто заворачивают в одеяло, и неглубоко закапывают. Представляешь, какой я испытал ужас, когда проснулся, и понял, где я нахожусь. К моему счастью, земля на мне ещё не успела слежаться. И я, задыхаясь от нехватки воздуха, всё-таки смог пробиться наверх.

 Была зима. Температура была градусов 20, а я выбрался из могилы мокрый, то ли от оттаявшей воды, то ли от пота. Надо было срочно в тепло, иначе бы я замёрз. Куда податься? Конечно, домой. Со всех ног бегом я побежал домой. Было раннее утро, когда я прибежал к дому. Понятие утро у нас относительное, в это время у нас солнце почти не встаёт. Прибежав, я стал колотиться в двери. Первым отозвался мой брат, спросив, кто там ломится. Я назвался. Но вместо того, чтобы открыть мне дверь, брат начал громко молиться, умоляя бога принять мою душу, чтобы она не тревожила живых. К его голосу присоединился голос второго моего брата и отца. А я замерзал на пороге собственного дома. И все мои вопли о помощи вызывали лишь новые молитвы.

Не слышно было только мою мать. Наконец послышался её голос: «А может это всё-таки он?» Она хотела выйти ко мне, но отец не пускал. Он был уверен, что я – нечистая сила. Но всё-таки мать настояла на своём. Дверь открылась, и я увидел свою мать. Позади неё, готовые оборонить её, стояли отец и братья, вооружённые топором и вилами. А мать держала в руках икону. С опаской подойдя ко мне, она приказала поцеловать икону. После того, как я сделал это, она дотронулась до меня, и сказала: «Да, это он, живой». Вот так вот меня хоронили. Не могут человека хоронить дважды – бог не допустит этого. Поэтому меня не убьют».

Высшая Сила, действительно не допустила, чтобы этого парня похоронили второй раз. После рассказа о своей смерти, он стал что-то рассказывать о своей семье, но немцы начали проявлять активность, и он занял место возле своего окна, не закончив рассказа.

Атака немцев была поддержана огнём пушек прямой наводки. Атаку удалось отбить. Немалую роль в этом сыграл и мой пулемёт. Немецкая пушка, бившая прямой наводкой, по какой-то неизвестно мне причине не могла довернуть свой ствол на мой пулемёт, а до окна этого парня она дотягивалась, и она во время боя послала туда несколько снарядов. Стена между комнатами сильно пострадала, но выдержала, эта стена и спасла меня. А от этого парня не осталось ничего, даже если бы кто-то захотел его похоронить, это было бы невозможно. Он был разорван снарядами на мелкие куски.

 

P.S. Сравнительно недавно я нашёл объяснение тому, о чём рассказывал Александр Викторович, до этого эта история казалась мне невероятной. Почему немцы не могли довернуть ствол пушки? Оказывается, из-за отдачи при стрельбе немецкая артиллерия намертво «врастала» в землю. Уже после первого выстрела, особенно на мягкой почве, пушку нельзя было повернуть. Она могла стрелять только перед собой и на несколько градусов (не более 15-20) вправо, влево. Для большего разворота пушки  требовалось откапывать её лафетные ноги (возможно, я их неправильно называю). На наших пушках, чтобы предотвратить подобное, были специальные «башмаки», но и они не всегда помогали. Например. На мягкой торфяной почве наши пушки так врастали в землю, что откапать их было сложнее, чем немецкие. Предполагаю (???), что по этой же причине немцы не использовали свои пушки для непосредственной поддержки пехоты огнём, выдвигая их непосредственно в наступающие пехотные цепи.