Я ХОЧУ БЫТЬ РАНЕНЫМ.

Рассказывает Александр Викторович Алексеев.

Разговор с этим солдатом произошёл, когда бои шли ещё на окраине Сталинграда. Вечером он подошёл ко мне со словами: «Сегодня я целый день наблюдал за тобой. Здорово ты воюешь, с умом. Я тоже не первый день воюю. Я начал в конце мая, и как начал без перерывов, всё время в бою. Я прошёл всю большую излучину Дона, а там было жарче, чем здесь. Вокруг меня людской состав поменялся уже много раз. Кого-то убивают, кому-то везёт, и их только ранят. Я тоже хочу быть раненым, чтоб хоть немножко отдохнуть от войны. Но ты ведь знаешь, сколько раненых погибает, не дождавшись помощи. А как часто бывает, что человек просто теряет сознание, и его считают погибшим, и бросают. А потом он очнётся, а кругом немцы, и его добивают, или просто некому оказать помощь. Я хочу с тобой договориться о взаимной выручке. Если со мной что-то случится, ты должен меня вытащить в любом случае, если я жив. Я сделаю то же самое. Наш договор увеличит шансы на жизнь нам обоим».

Мы очень долго разговаривали с этим солдатом. И не только о доме и мире, но и о войне. Он действительно был опытным бойцом, и открыл мне много маленьких солдатских секретов. Он умел понимать бой. Потом в течение нескольких дней мы старались держаться рядом. Это был очень хороший боец. Он знал, когда и куда лечь, когда бежать, когда ползти, когда стрелять, когда притаиться. У него я многому научился. Но всё когда-нибудь кончается. Не повезло и ему.

Крупнокалиберная пуля попала ему в область сердца. В груди была пробита сквозная дыра, в которую свободно можно было вставить три пальца. Естественно, эта рана была смертельной. С прострелянным сердцем человек жить не может. Но он подавал признаки жизни. Я перебинтовал его, заткнув раны на груди и спине двумя пилотками, как томпонами-затычками. Я понимал, что это бесполезно, но обстановка позволяла. Я думал, он очень быстро кончится. Он был без сознания, и наверное мёртв, но через каждые 2 – 3 минуты он начинал шевелить руками или ногами. Пульса у него не было. Это были просто конвульсии. Странным было то, как долго они продолжались. А продолжались они около 4 часов. Потом он затих.

Прошло уже много времени, часов 8 после того, как его зацепило. Его труп кому-то помешал, и его решили пододвинуть. И он снова в течение нескольких минут подал признаки жизни. Но он был мёртв. За это время я много раз осматривал его. То, что он был мёртв, не вызывало ни малейших сомнений, но движения его тела запомнились мне на всю жизнь. И мне кажется, что его можно было спасти, окажись рядом свободный хирург,  слишком велика у него была тяга к жизни. Но доставить его в медсанбат было невозможно, да и вряд ли там ему стали бы делать операцию, сквозная дыра сквозь сердце несовместима с жизнью. Слишком много было раненых, слишком мало врачей. И оперировали в первую очередь тех, кого можно было вернуть в строй. Многие раненые погибали в медсанбате, так и не дождавшись помощи. Я сделал всё как надо, но чувство невыполненного обещания так и осталось со мной навсегда.