СНАЙПЕР.

Рассказывает Александр Викторович Алексеев.

 

Не смотря на наше сопротивление и постоянные попытки отбить потерянное, немец медленно, но упорно приближался к Волге. И вот настал день, когда он прижал нас к воде. Сейчас вся глубина нашей обороны составляла 3-5 метров. Это было пространство от волжской воды до высокого и крутого берегового откоса. Сразу за откосом начиналась ничейная земля. Это был последний рубеж нашей обороны. Дальше отступать было уже некуда.

 (Уже давно в тексте нет датировки событий. Это объясняется, прежде всего, тем, что рассказчик их не озвучивал, находясь в Сталинградской мясорубке, он быстро потерял счет дням, и даты, за исключением первых дней, не помнил. Здесь я хочу поставить дату, взятую из энциклопедии истории ВОВ СССР. «15 октября в районе Тракторного завода немецкие войска вышли к Волге». Предположительно, событие, о котором пойдёт здесь речь, произошло 13 или 14 октября 1942 года (ААС)).

 Ночью напротив нас занял позицию немецкий снайпер, и как только рассвело, начал охоту. Событие можно было бы назвать рядовым. В Сталинграде каждый день выходили на охоту многие десятки, а может быть и сотни снайперов. Но это был не простой снайпер, которые ежедневно прибывали десятками и гибли тоже десятками. Это был снайпер профессионал, он один стоил десяти, а может и большего количества хорошо подготовленных снайперов. В это утро немецкий снайпер буквально парализовал нашу оборону. Примерно на 200 метрах по фронту нельзя было головы поднять. Каждый, кто высовывался из-за берегового откоса, тут же получал пулю. Вести какое-нибудь наблюдение, а тем более стрельбу было просто невозможно. Солдаты гибли один за другим. И хотя нас в тот день тут было много, оборона перестала сосуществовать. Никто не высовывался, никто не наблюдал, никто не стрелял. Если бы немецкий командир, напротив нас, знал, как прижал нас этот снайпер, он бы при свете дня выслал вперёд своих бойцов с гранатами, и никто не помешал бы им уничтожить нас как слепых котят, и выйти к Волге. Один(!) этот  фашист стоил полнокровной роты, а может и больше. Чтобы уничтожить этого врага надо было как минимум увидеть откуда он стреляет. Но как увидеть, если гибнут все(!) кто высунет голову  над обрывом.

Вот в такой обстановке и появились миномётчики. Я не могу сказать, охотились они за снайпером или их задача была совсем не связана с ним. Им надо было уничтожить развалины угла дома. Дом уже не сосуществовал, остался только этот угол. Возможно снайпер там. А может, у командиров были другие соображения. Как бы то ни было, огонь миномётов надо было скорректировать (навести (ААС))

Обычно это делают сами минометчики, но в этот раз было не как всегда. Мне кажется, виной тому был всё тот же снайпер. Чтобы подготовить для фронта артиллериста или миномётчика, надо больше времени, чем на подготовку пехотинца, поэтому их берегли больше, чем пехотинцев. Командир миномётчиков договорился с пехотным командиром, который нами командовал, что огонь будем корректировать мы. Я не помню, в каком звании был наш офицер, буду называть его лейтенантом. Лейтенант ткнул пальцем в первого попавшего солдата и приказал ему скорректировать огонь.

 Береговой обрыв тянувшийся здесь вдоль реки был метра 2,5-3 высотой. Чтобы вести наблюдение, стрельбу  или выбраться на нейтралку, в этом откосе были сделаны ступени. По одной из них и поднялся солдат, приподнял голову, чтобы увидеть цель и тут же скатился вниз. Он еще дергался, но помощь ему была не нужна. Пуля попала в переносицу.

Лейтенант ткнул пальцем в другого солдата. Солдат стал подниматься по той же земляной лесенке. Я внимательно наблюдал за ним, потому что сидел недалеко от лейтенанта и всеми своими внутренностями чувствовал, что без меня не обойдётся. Вот солдат высунул голову и через две секунды дернулся, ещё через секунду стал падать. Он был убит пулей в переносицу.

Палец лейтенанта как Злой Рок упёрся в третьего солдата: «Ты!» Солдат что-то заговорил, пытаясь отговориться. Лейтенант молча достал из кобуры пистолет, поставил на боевой взвод, прицелился в переносицу солдату и сказал: «Выполнять!»

«Я, я, я, с друго-й ле-сенки. Мо-жно?» - заикаясь сказал солдат.

- Хоть откуда, вперёд!

 Солдат бегом, как будто в этом была необходимость, побежал к лесенке, на нижней ступеньке которой я сидел. Лейтенант с пистолетом в руке шёл следом. Внутри стало холодно и пусто от страха. Я буду следующим.

Время шло медленно. Вот солдат, торопясь на смерть, бегом поравнялся со мной. Вот он на первой ступени, на второй, на третьей. Став  на пятую, он попадёт зону видимости снайпера. Вот он на пятой, на шестой на секунду приостановился, вот тело вздрогнуло от удара пули и вот он уже валится прямо на меня и он тоже убит пулей в переносицу. Немцу снова понадобилось две секунды.

И вот она судьба - рука с пистолетом нацелилась на меня: «Ты!» Я вытянулся по стойке смирно и тоже попытался отговориться, хотя заранее знал, что это бесполезно. Пулемётчиков тоже берегли, вдруг повезёт.

- Товарищ лейтенант, я пулемётчик.

- Выполнять! - пистолет почти уперся мне в переносицу.

- Есть! Скорректировать огонь миномётов. Для выполнения задачи мне надо поговорить с командиром миномётчиков.

- Выполнять! Не тяни время!

- Убери пистолет. Ещё раз говорю: для выполнения задачи мне надо поговорить с командиром миномётчиков. Если ты не понимаешь русского языка, стреляй.

Глаза лейтенанта, как два пистолета нацелились в мои глаза, он не понимал, чего я хочу. Но вот рука с пистолетом опустилась.

- Иди.

 Я и следом за мной лейтенант с пистолетом подошли к миномётчикам. Я  заговорил с их командиром: « Что тут творится, сами видите. Снайпер убивает людей через 2 секунды после их появления. Скорректировать огонь, как обычно, просто наблюдая за целью, невозможно. Надо высовываться не более чем на секунду. При этом надо выглянуть вовремя, в момент разрыва мины. У меня не было необходимости рассчитывать время полёта мины и поэтому я не знаю этого. А без этого знания я буду убит, как эти парни. Прошу Вас сделать один выстрел, примерно в район цели, для определения времени полёта мины».

 Все кто меня слышал удивлённо, смотрели на меня. 99,9% людей воевали на УРА, и им даже в голову не приходило, что можно воевать по часам, точнее по секундомеру. Командир миномётчиков с сомнением в голосе сказал: « Я тебя в основном понял, но ты пойми, мина на взлёте оставляет дымный след. Немцы, видя его, сразу начинают подготовку к стрельбе. Поэтому нам необходимо отстреляться, как можно быстрее, и убраться отсюда. Сколько тебе надо времени?»

- Ровно столько, сколько летит мина, плюс 10 секунд на расчёт своих действий.

- О чём говорим! Конечно, 10 секунд у нас найдутся.

- Ещё обращаю Ваше внимание, я должен чётко услышать разрыв. Если он сольётся с другими взрывами, придётся повторить. (Это Сталинград и там постоянно что-то стреляло, рвалось, гремело.(ААС)). Ну, я пошел на лестницу. Как буду готов, крикну.

Уже в след я услышал вопрос миномётчика: «Давно воюешь?»

 - С середины августа.

Я не оглядывался, но знал, с каким удивлением смотрят мне в след. В те дни в Сталинграде это звучало также неправдоподобно, как если бы сегодня кто-то сказал вам, что родился в год нашествия Наполеона.

До четвертой ступени я поднялся нормально, перешагивая на пятую пригнулся, на шестую переместился на полусогнутых ногах. Сделал несколько глубоких вдохов, прогоняя ненужное сейчас волнение, и громко скомандовал: «Огонь».

Позади меня, одновременно, одним выдохом, целый хор голосов повторил: «Огонь». Это был театр одного актера. Актером был я. А зрителями были несколько десятков наших солдат, и они искренне переживали за меня, понимая, что если этот «доисторический» солдат, воюющий здесь с августа, не справится с задачей и будет убит, ещё многим из них придётся подняться по этим ступеням на верную гибель.

 Раздался хлопок миномёта. Через 3 секунды среди других разрывов я различил специфический разрыв его мины. Я был уверен, что не ошибся. Моментально сделав простейшие вычисления, я снова скомандовал: «Огонь».

Хор голосов. Хлопок миномета. Секунда, вторая, третья, разрыв, ещё секунда чтобы огонь взрыва превратился в дым, чётко обозначив место, пора! Одновременно разгибаю корпус и выпрямляю ноги. Голова работает четко как хронометр. Чуть меньше чем пол секунды. Ищу и вижу место взрыва. Фиксирую его в памяти относительно развалин. Чуть больше секунды. Времени на приседание уже нет! Резким движением выбрасываю из под себя ноги вперёд. Слышу над самой головой свист пули. Противно и больно плюхаюсь на задницу, и, не сохранив равновесия, переворотом через голову качусь вниз.

 Поднимаясь, я вижу удивлённые лица. Когда я  кувыркался по лестнице, все успели подумать, что я убит. Но  Высшая сила в то утро оберегала меня. Поднявшись, я быстро подошел к командиру миномётчиков. Присел на корточки ткнул пальцем в камень: «Цель, разрыв здесь. Тут 120, тут 80. Прошу тебя ставь поправки точней. Чересчур опасная игра с этим немцем».

Потом обратился к лейтенанту, который всё ещё стоял тут со своим пистолетом: «Второй раз с этим немцем, этот фокус не пройдёт. Он меня подловит. Прикажите кому-нибудь поднять каску, в том месте, где я выглядывал, ровно через 3 секунды после выстрела миномёта и держать её только 3 секунды не больше, не меньше. От точности зависит моя жизнь. Три секунды это:21,22,23. На произношение этих трёх цифр человек тратит ровно 3 секунды».

После этого я направился на другую лестницу. Позади слышался голос лейтенанта: «Добровольцы. Ты. Отсчитай 3 секунды. Чего частишь? Ты. Отсчитай 3 секунды. Выполняй».  

Когда я снова принял прежнюю пружинную позу, один из солдат, стоявший недалеко подтолкнул другого: « Пошли ловить, а то не ровен час, башку свернёт».

 Второй акт драмы прошёл ещё лучше первого. Немец прострелил насквозь, поднятую каску. Пуля, предназначавшаяся мне, просвистела мимо с большим опозданием, когда я был уже в руках солдат стоявших на пару ступеней ниже и не давших мне упасть. Но самое главное-цель была накрыта. Когда я сообщил об этом, общий вздох облегчения было даже слышно. Миномётчики открыли беглый огонь.

 Я попросил солдат, не давших мне упасть повторить это ещё раз. И мы вчетвером ещё раз сыграли со снайпером в кошки-мышки. Снова была прострелянная каска и мягкое падение на руки солдат. После этого я прокричал командиру миномётчиков: «Цель уничтожена».

Они быстро разобрали свои миномёты и побежали прочь от этого места. А мы, пехота, остались обречённо ждать ответного миномётного удара немцев. Нам убегать было не положено.

Самым неприятным здесь было то, что здесь было мало укрытий. Копать окопы здесь было нельзя. Стоило только копнуть ямку, как она тут же заполнялась водой. Насыпных укрытий было мало, и командовавшие здесь офицеры почему-то не заставляли солдат делать новые. Мертвяков тут тоже пока было мало. Слово мало пожалуй будет здесь не на месте. Их было много, но живых было больше, и мертвяков для сооружения укрытий на всех явно бы не хватило. Надо было позаботиться о себе. Кто не дурак, глядя на меня, сделают тоже, а дураки и лентяи  превратятся в стройматериал.

Я подтянул двух мертвяков ближе к откосу и положил их друг на друга. Теперь как только ударят миномёты я лягу позади них. С одной стороны меня надёжно прикроет земля, с другой менее надёжно, но всё таки прикроют тела мертвяков. И почему я не сделал этого раньше? Сделав это,  я принялся за улучшение своего укрытия, насколько возможно, до воды вкапываясь в землю между откосом и мертвяками. Немцы почему-то не стреляли. Неужели пронесло? И так бывает, но укрытие надо всё равно продолжать укреплять. Кто знает, когда оно понадобится.

За этой работой и застал меня, исчезнувший было лейтенант. В руках он держал снайперскую винтовку. Протягивая её мне, он сказал: « Я вижу, Вы опытный воин, приказываю Вам уничтожить снайпера». Я понял, что моя жизнь кончилась. У меня и у этого снайпера совершенно «разные весовые категории». Но разве это объяснишь этому лейтенанту. Он не то, что не поймёт, он не имеет права понять это. Он обязан защитить этот кусочек волжского берега. Защитить любой ценой. А пока жив снайпер, о надёжной защите не может быть и речи. Цена моей жизни в этом раскладе - ноль.

Я взял винтовку и ответил: «Есть. Уничтожить снайпера». Потом я прошел к самой кромке воды и остановился, с задумчивым видом рассматривая береговую кручу. Лейтенант стоял рядом, нетерпеливо поглядывая на меня. Я подумал: « Как ему сейчас, гадёнышу, хочется достать свой пистолет и сказать своё любимое слово - выполнять». Я совершенно не знал, как приступить к выполнению задачи. Сейчас я мечтал о том, чего боялся ещё минуту назад - вот бы немцы открыли миномётный огонь, и ранили бы меня или убили бы этого лейтенанта. Я и встал на это место, потому что оно было самым опасным в случае миномётного обстрела. Но немцы не стреляли.

Лейтенанту было невтерпёж, он начал меня торопить: «Товарищ солдат, думайте быстрее. Этот гад за утро уже больше сорока(!) моих бойцов выбил, и почти всех пулей в переносицу». Про себя я подумал: «Как ему хочется побыстрее получить ещё одного мертвяка». Но вслух я сказал совсем другое: «Быстро только кошки рождаются. С этим зверем надо осторожнее». Я пошёл вдоль берега, вглядываясь в откос, но никакие мысли мне в голову не приходили. Я знал, что я слаб против этого снайпера.

 Вдруг ко мне решительно подошёл солдат, он был грязен, ободран, бородат, сразу угадывался «старик».

- Ты снайпер?

- Нет.

- А из снайперской винтовки стрелял?

- Три выстрела на формировании.

- Теорию снайперской борьбы знаешь?

- Даже не слышал о такой.

- Значит так. Одному тебе с ним не справиться. Ты давай ложись отдыхай. А мы тебе сейчас всё приготовим. Лейтенант, я думаю, мне поможет. А ты постарайся уснуть.

Я был рад отсрочке. Лейтенант тоже не возражал. Мы ещё не знали, что задумал этот солдат, но его уверенность вдохновляла.

Я лёг, но мне, конечно же, не спалось. Очень не хотелось погибать в 19 лет. Я уже привык к мысли, что меня убьют, но всё равно лежать и осознавать, что живёшь последние минуты, было неприятно.

Я вдруг поймал себя на том, что закрываю рукой переносицу. Сорок человек и все в переносицу. Нет, у нас разные весовые категории.

Я не знаю, сколько прошло времени. Наверное, что-то около получаса. То, что приготовили для меня, человеку, не ведающему войны, может показаться диким. Во-первых, меня облили чужой кровью, надели на голову в нескольких местах прострелянную каску. Специально для меня выкопали новую, почти вертикальную, лестницу. Кроме того, у мертвяков с неповреждёнными лицами, отрезали несколько голов и вместе с касками наткнули их на штыки винтовок.

Солдат меня проинструктировал: «Сейчас ты должен выбраться по новой лестнице наверх. Она очень крута. Так пришлось сделать, чтобы он не заметил, что мелкого кустарника, который там растёт, стало меньше. Если ты останешься на лестнице, он по положению головы поймёт, что это ловушка. Если тебе повезёт выползти наверх живым, это уже полдела. Там замри и не шевелись. Немец должен тебя принимать за мертвяка. Не шевелись до тех пор, пока ты его не увидишь. Когда будешь готов, тихонько присвистни, по твоему сигналу мы начнём «игру». Сейчас день. Увидеть вспышку выстрела очень трудно. Но всё-таки попробуем. Дуракам иногда везёт. Первые головы мы будем выставлять в стороне. Интервал между появлениями голов 1,5 – 2 минуты».

 «Он тоже воюет по времени», - подумал я, и это мне понравилось.

 Солдат между тем продолжал говорить: «Мало вероятности, что ты заметишь его, когда он их будет расстреливать. Чтобы днём увидеть выстрел, ствол должен быть направлен на тебя. Поэтому, когда он отстреляет первые пять голов, и если ты его не обнаружишь, шестая голова будет выставлена прямо у тебя за спиной. Пуля пойдёт впритырку над тобой. Лежи и не дёргайся, пока не увидишь искорку вспышки. Для этой цели у нас заготовлено пять голов. Если ты не заметишь врага, будет большой перерыв, мы ещё нарубим голов, и продолжим эту игру. Перед тем, как возобновить игру, я тихонечко присвистну, вот так». И он тихонечко присвистнул. «Как только ты его обнаружишь, и почувствуешь, что готов к стрельбе, так же присвистни. Мы подымем восемь голов, по одной на каждой лестнице, и не высовываясь, начнём стрелять из автоматов. У него будет много мишеней, вот в этот момент его и бей. А если будешь видеть его хорошо, лучше дождись, когда он будет менять обойму. Это даст тебе несколько лишних секунд».

Я взял винтовку и осторожно стал выбираться наверх. Мне повезло – я вылез наверх живым. Здесь росли два чахлых кустика, и довольно густая высокая трава. Эта трава затрудняла обзор, но она же меня и защищала. По договорённости я должен был присвистнуть, что я готов. Но я не мог этого сделать. Выбравшись наверх, я чувствовал себя, как голый на сковородке. Мне казалось, что не только немецкий снайпер, а вся немецкая армия видит меня и потешается надо мной. И сам Гитлер из Берлина смотрит на меня, и думает, что ещё за козявка вылезла против всей моей армии. Какое там свистеть, я и дышать боялся.

Меня несколько раз окликнули снизу, но я молчал. Не от вредности, от страха. Наконец голос «старого» солдата сказал: «Выстрелов не было, значит - живой. Всё делаем по плану». В этот день Высшая Сила явно была рядом со мной. Она послала мне на помощь этого солдата.

В многоголосой и разнокалиберной, ближней и дальней стрельбе Высшая Сила чётко выделила выстрел. Он прозвучал где-то совсем близко. Но где? Второй выстрел. Но где? Откуда? Третий. Четвёртый. Пятый. Всё ещё непонятно. И вдруг я увидел искорку. И тут же над головой просвистела пуля.  Я услышал чмокающий звук позади.

«Наверное, опять в переносицу», - подумал я про отрезанную голову.

Искорку я видел, но не понял, где она? Но главное, теперь я знал направление – куда смотреть. Вот снова яркая вспышка выстрела, да вот же он! Фашист расположился совсем рядом с нашими позициями. Если бы его надумали расстрелять артиллерией (а её много было за Волгой), то из этого бы ничего не вышло. Нам бы досталось снарядов больше, чем ему. От меня до него было всего 40 - 50 метров. Мне следовало подать знак, что я его вижу, но у меня так пересохло во рту от страха, что ни свистеть, ни говорить я не мог. Я решил подождать ещё немножко. Пусть он выстрелит. Может, у него кончатся патроны. Или, может, ему нужно будет передёргивать затвор, если у него винтовка не автоматическая.

 Время прошло, и снова выстрел. Пуля прошла так близко, что я почувствовал её прикосновение. Она меня не задела, только распорола шинель. (Это я заметил, конечно, позже, уже внизу). Я больше не мог терпеть. Нервы были взведены до предела. Я рванул на себя винтовку, приставил её к плечу, одновременно наводя стволом на цель, прислонился к окуляру, и не мог понять, что вижу. Я задёргал винтовкой туда-сюда, понимая, что каждое движение лишает меня запаса времени. Высшая Сила была рядом. Почти сразу я увидел его лицо в прицел. Через окуляр это было так близко, что, казалось, нас отделяет не более 1,5 – 2  метров. Я поймал его переносицу в перекрестье прицела. Я знаю, что всё это произошло в течение секунды, максимум полутора, но когда я вспоминаю это, мне кажется, что это противостояние продолжалось несколько часов.

За это время я его успел прекрасно рассмотреть. Он был чист и выбрит. На нём был свежий подворотничок. Он явно не ночевал в окопах.

На его губах играла презрительная улыбка. Он знал, что убьёт меня. Но самое страшное, что я видел – его палец нажимал на спусковой крючок. Я делал то же самое. Чья винтовка выстрелит первой? Я чётко увидел момент, когда он прожал свой курок до задержки. Сейчас будет выстрел, и пуля полетит мне в переносицу. В это мгновение моя винтовка дёрнулась, стукнув отдачей мне по плечу. Как подброшенный пружиной, я слетел вниз. Чем я отталкивался, и как я летел, я даже не знаю. Может, Высшая Сила сама сбросила меня вниз.

Со всех сторон ко мне бежали солдаты. И все задавали один вопрос: «Ну, как?». А я всё ещё не мог говорить с перепугу. Во рту было сухо, как в пустыне, а самого меня трясла нервная дрожь. Не каждый день увидишь, как на тебя натягивают спусковой крючок. Я жестом показал, что хочу пить, совсем забыв, что у меня на боку висит фляга со спиртом. И тут же все, отстегнув свои фляги, протянули их мне. Каждый нахваливал свою: «Спирт, чистый, как слеза», «Водичка колодезная, из-за Волги», «Разбавленный возьми», «Чаёк с сахаром». Я взял первую попавшуюся флягу. Я выпил её всю одним махом. Вкуса я не почувствовал. Но это было что-то спиртное, потому что через 15 минут я был абсолютно пьян. Опустошив флягу, я сказал: «Он под разбитым трактором. Я выстрелил. Не знаю, попал или нет».

В одном месте подняли отрезанную голову, в другом, кто-то осмелился выглянуть. Выстрелов не было. Какой-то сержант рассмотрел его в бинокль, и громко закричал: «Ребята, у него дырка в переносице!» Со всех сторон меня обнимали, целовали, но я хотел только спать.