БАСНИ  КРЫЛОВА.

Рассказывает Сергей Викторович Алексеев.

 

Батальон был раздроблен на части. Отдельные подразделения находились далеко друг от друга, и каждое выполняло свою задачу. Небольшая группа сапёров, в составе которой я находился, должна была обеспечить нормальное функционирование участка дороги. Если немецкая авиация повредит её, мы должны были немедленно восстановить повреждения. Авиация немцев не имела задачи на уничтожение дороги. Они бомбили не крупными бомбами, которые не наносили дороге серьёзных повреждений. Немцы наступали и, видимо, берегли дорогу для себя.

Чуть поясню. Проложить дорогу в горах не так просто. Когда у дороги с одной стороны скала, а с другой пропасть, надо совсем немного сил и взрывчатки, чтобы уничтожить её. А восстановить очень сложно. Гораздо больше беспокойства доставляли группы немецких и финских горных стрелков, которые все время пытались выходить на дорогу с целью её минирования. Мы её охраняли и постоянно проверяли, чтобы не было мин.

В одном месте недалеко от дороги расположилось пехотное подразделение. Примерно батальон. Они расположились в лесу, и были незаметны для вражеской авиации. От дороги их отделял примерно километр, может чуть меньше, открытого пространства.

В этот день на нашем участке немцы внимательно следили за дорогой. В воздухе постоянно была пара немецких истребителей. Как только улетала одна пара, тут же появлялась другая. Целей для них не было. Дорога была пуста. Немцы от скуки охотились на наших патрульных, охраняющих дорогу. Наше расположение так же, как и расположившихся в полутора километрах от нас пехотинцев, они не видели.

        Было часов около десяти, когда на дороге появилась легковая машина. Конечно, такая цель сразу привлекла внимание немецких лётчиков. Они накинулись на неё и сожгли. Потом сделали ещё заход или два, видимо охотились на тех, кто ехал в ней. «Охота» видимо прошла неудачно для них, потому что вскоре среди наших щелей (земляное укрытие.(ААС)) в которых мы жили, появилось два человека.

Один из них в обычном офицерском полушубке, без знаков различая, видимо был крупным командиром. Это было видно по поведению нашего офицера, который был тут старшим. Прибывший начальник был в дурном настроении. Возможно, злился на немецких лётчиков, которые сожгли его машину. Но немцы были в небе, и он им ничего сделать не мог. Зато рядом были мы, простые, рядовые, на нас можно было безбоязненно сорвать злость.

Он приказал офицеру построить всех имеющихся в наличии бойцов. Это, безусловно, была глупость. Сидящие по замаскированным щелям, мы были совершенно невидимы для немецких лётчиков, а стоящих в строю пару десятков человек они могли заметить. Но командир всегда прав. Наш офицер нас построил.

Приезжий встал перед строем и принялся матом ругать нас за то, что мы отсиживаемся по щелям, вместо того чтобы сбивать вражеские самолёты. Накричавшись до хрипоты, он  вдруг направился прямо ко мне. «Оружие к осмотру», - приказал он.

 Чёткими движениями я вынул затвор и подал ему карабин. Он поднял его и глянул в ствол. «Как вы смеете довести оружие до такого состояния!? Весь канал ствола забит грязью! Из такого оружия нельзя стрелять! Под суд! В трибунал! В штрафную!»  Как будто какая-то пружина толкнула меня в спину. ( «Это кружка толкнула тебя тогда, ведь она была у тебя за спиной в вещмешке» - говорил Александр Викторович.) Что-либо долго и нудно объяснять было бесполезно, этот начальник всё равно не будет слушать. Я сунул затвор в карман шинели, шагнул вперёд и вырвал из рук орущего командира свой карабин. Не ожидавший такой выходки, он растерялся настолько, что ругательства застряли у него в горле. В глазах был испуг. Промелькнула мысль: «Высокопоставленный гад». Не теряя  времени, я выдернул шомпол и сунул его в ствол карабина. Тут же, выдернув его обратно, сунул  прямо под нос этой сволочи. Шомпол был весь в солидоле. «Масло!  Здесь сыро. Если не перекрыть ствол с обоих концов смазкой, он заржавеет и придёт в негодность», - выпалил я. Начальник пришел в себя от неожиданности. Зло глядя на меня, он сказал: « Встань в строй. Отставить трибунал. Собери винтовку». Я выполнил его распоряжение. Он стоял в двух шагах передо мной и смотрел на меня как удав на кролика. Что творилось в его голове, я не знал, но чувствовал, что вряд ли всё это кончится добром. Молчание затягивалось. Наконец он недобро улыбнулся и спросил: «Ты знаешь кто такой Крылов?»

- Так точно! Великий баснописец!

- Ну, раз знаешь, должен помнить его стихи: Досуг мне разбирать вину твою солдат. Ты виноват уж в том, что кто-то должен выполнить приказ. Читал такие?

- Так точно! Припоминаются.

- Всем разойтись!  Из укрытий не высовываться! А ты со мной, я поставлю тебе задачу.

      Вчетвером: неизвестный мне командир, его шофёр, а может быть ординарец, наш сапёрный командир и я прошли к дороге. Остановились  в кустах, которые почти вылезали на дорогу. Командир указал мне на заросли, где прятался пехотный батальон(?) Пойдёшь туда. Найдёшь капитана Фамилия. Вручишь ему этот пакет и возьмёшь расписку в получении, с указанием времени получения. И чтоб одна нога здесь, другая там и обратно. Это очень срочно. Пакет положи в правый карман шинели. Если эти, он указал пальцем в небо, тебя убьют, тот, кто пойдёт следующим, должен знать, где его быстро найти.

     Чтобы выполнить приказ, мне надо было пересечь около километра открытого пространства. Если учесть, что немецким истребителям скучно, то это расстояние более, чем огромное. Но никто не спрашивал моего желания, мне просто давали трудновыполнимый приказ.

Я сунул пакет в карман и не быстрым бегом двинулся вперёд. Не стоило себя выматывать раньше времени. Силы ещё ой как могут понадобиться. Я бежал неторопливой трусцой и старался в мельчайших деталях вспомнить объяснения раненного лётчика истребителя. Более года назад он включился в наш разговор с ранеными, в госпитале города Поти. Ему пришлось несколько раз на своём истребителе штурмовать (расстреливать) немецкие колонны. И в том разговоре он объяснял, какие цели трудные при штурмовке, а какие сами лезут в прицел.

 Его тогда слушали внимательно, но не очень-то верили тому, что он говорил. Сверху, с неба, всё видится по-другому, чём на земле. Там он был охотником, и рассказывал какую  «дичь» стрелять легче, какую сложнее. Мне же предстояло самому стать «дичью». Сейчас немецкие истребители будут безнаказанно за мной охотиться. Как сказал тогда один из раненых: «Тебе хорошо рассуждать об углах атаки, о сносах  и заносах, об разных упреждениях и мёртвых зонах. А ты попробуй оказаться внизу. Не только мать родную, себя от страха забудешь как зовут».

Вот сейчас мне и предстояло проверить на собственной шкуре то, что лётчик надумал теоретически, штурмуя фашистские колонны. У меня просто не было выбора. Точнее он был очень ограничен. Я мог просто бежать, и истребители меня почти наверняка убьют. А мог опробовать, если хватит смелости, ума и глазомера, его теорию. Тогда истребители меня, наверно, убьют.

         Истребители между тем меня заметили и стали выходить на исходный рубеж для атаки. Я это почему-то знал, как будто они сами мне об этом говорили.

Лётчик говорил: «Наилучшая защита - глубокий окоп или  яма на крайний случай. При этом, особенно при малой глубине укрытия, прижиматься надо к той стенке укрытия, со стороны которой атакует самолёт. Это максимально предохраняет от пуль, которые летят впереди самолёта, и от осколков бомбы, если она уже сброшена.  Бомба имеет ту же горизонтальную скорость, что и самолёт. Поэтому она всегда разрывается прямо под самолётом, точнее чуть-чуть позади него. Эту поправку даёт торможение воздуха. Поэтому, как только самолёт пролетит над тобой, надо немедленно прижиматься к другой стенке окопа или ямы. Естественно с той стороны, куда улетел самолёт. Это всё понятно, но на моём пути ни ям, ни окопов не было. Но истребитель обычно не имеет бомб. Страшны только его пулемёты и пушки.

Лётчик говорил, что при штурмовке цели, прицеливание происходит в два этапа. На первом этапе лётчик выбирает цель и наводит самолёт на неё. Пулемёты и пушки самолёта нацелены строго вперёд, и поэтому прицеливание производится всем корпусом самолёта. Вот как раз это и делает лётчик на первом этапе. Однако при приближении к цели, лётчик теряет её из виду, и цель находится вне видимости в течение нескольких секунд.

 Затем лётчик начинает пикировать, и цель снова становится видимой. Но самолёт быстро приближается к земле, и у лётчика есть не более 10 секунд, чтоб подправить самолёт, и открыть огонь. Огонь надо открывать с расстояния не более 500 метров. С такого расстояния хороший лётчик попадёт в носовой платок, расстеленный на земле. А на расстоянии 200 метров необходимо прекратить атаку, иначе врежешься в землю.  При скорости 300 км в час, а медленнее лететь уже нельзя, самолёт пролетает около 80 метров в секунду, т.е. время эффективной стрельбы всего 3 секунды. Поэтому лётчик открывает огонь немного раньше, но рассеивание слишком значительное.

При заходе на штурмовку лётчик, прежде всего, учитывает направление и скорость движения цели, и если в последний момент, находясь вне зоны видимости, цель резко изменит направление движения, лётчику потребуется больше времени на наводку самолёта. Причём изменять направление движения нужно в последний момент, находясь уже вне видимости лётчика. И двигаться надо навстречу самолёту и в сторону. («А как определить этот момент?» - спросил  кто-то из раненых.) Как только ты перестал видеть кабину атакующего тебя самолёта, в этот момент лётчик и потерял тебя из виду. Бежать надо больше в сторону, чем на самолёт. Причём, если атакует пара, ни в коем случае нельзя бежать в сторону, с которой идёт ведомый самолёт».

И вот я начал свою игру. Поняв, что самолёты заняли исходное положение, я побежал от них прямо по курсу, давая им время хорошо прицелиться. Бежал я не очень быстро, экономя силы, тем более, что смотреть надо было и под ноги, и в небо позади себя. Самолёты разделились. Один явно шёл на меня, а второй стал набирать высоту. В тот миг я не мог понять, что это значит. Уже позже, обдумывая пережитое, я пришёл к выводу, что немцы решили, что пристрелить одиночку – хватит и одного самолёта, а второй набирал высоту, охраняя атакующего.

Я бежал, посекундно оглядываясь, боясь пропустить нужный момент. Кажется, вот он. Я резко развернулся, и что есть силы бросился под самолёт и в сторону. Кажется, я угадал. Почти сразу самолёт начал заваливаться в пике. Ещё через несколько секунд затрещали пулемёты, и самолёт стал выходить из пике. Пули прошли где-то далеко в стороне.

Немца видимо раззадорила такая цель, и он повторил атаку. Потом ещё раз. На четвёртый раз они зашли сразу вдвоём, и с двух разных сторон. Спрятаться на ровном месте было абсолютно некуда. И я побежал по перпендикуляру от линии общего движения. Вот первая кабина пропала из виду, и я резко побежал назад. Но в этот момент я заметил, что немецкий самолёт начинает скольжение в другую сторону, и я снова кинулся туда, куда бежал. Немец понял мою хитрость, и если бы я это вовремя не заметил, то он бы меня на ней  и подловил. А здесь атака первого самолёта прошла впустую. Зато я попал под огонь второго. Как меня не задело – остаётся только удивляться. Такого густого смертоносного свиста вокруг себя я раньше никогда не слышал. Пули прошли где-то совсем рядом.

 Сообразив, что только чудо спасло меня от смерти, я упал. Сердце готово было выскочить из груди. Я жадно глотал воздух ртом. Так быстро я, наверное, никогда не бегал. Я надеялся, что немцы примут меня за убитого, и оставят в покое. Но снова один из самолётов остался на высоте, а второй пошёл добивать. Я уже настолько устал от беготни, что решил просто лежать и ждать, тем более, что и наблюдать за самолётом было гораздо удобнее. В нужный момент я вскочил, и побежал навстречу самолёту и в сторону. Самолёт стал скользить в эту же сторону. По всей видимости, самолёт, который остался на высоте, корректировал действия первого. И я бросился прямо под самолёт, сокращая ему время атаки. Второй раз скорректировать действия лётчики уже не смогли. Самолёт, даже не отстрелявшись, вышел из пике. А может, у него патроны кончились.

 Боекомплект авиационного пулемёта 4 – 5 тысяч патронов, вряд ли больше. При скорострельности в 3 с лишним тысячи выстрелов в минуту – это не так уж много.

Как бы то ни было, немцы оставили меня в покое, и я спокойно, уже шагом продолжил свой путь. Немецкие самолёты спокойно барражировали на высоте. Когда я уже приближался к цели своего похода, они оба, идя друг за другом, неожиданно атаковали меня снова. Но в тот момент, когда кабина первого самолёта скрылась из виду, и я кинулся вперёд и в сторону, лётчик помахал мне крыльями, и резко взмыл кверху. Таким образом, попрощавшись со мной, самолёты ушли.

Следующая пара самолётов появилась минут через 5 – 6, но в это время я был уже в лесу, и разыскивал командира, которому должен был передать пакет. Мне указали на землянку, в которую я и спустился. Странное укрытие на войне. Выкопать в камне яму, достаточную для землянки, довольно сложно. Перекрыть её накатами гораздо легче. А здесь яму выкопали, а перекрыли кое-как. Но это было не моё дело. Я вручил командиру пакет и попросил расписку. Он не торопясь вскрыл пакет, и прочитал написанное. «Идите», - сказал он.

- У меня приказ вручить пакет и получить расписку с указанием времени получения.

- Сержант, я Вам сказал – идите! Что Вы тут бюрократию разводите.

- У меня приказ, который я обязан выполнить, не останавливаясь перед применением силы и оружия в случае Вашего отказа (последнее я говорил от себя – у меня не было такого приказа).

- Сержант, идите отсюда.

Я почувствовал, что здесь всё что-то не чисто. Я снял с плеча карабин, дослал патрон в патронник, и так как в землянке было очень тесно, почти воткнул ствол карабина в грудь офицера: «Пишите расписку, или я Вас пристрелю». Офицер обругал меня матом, но расписку написал. И я двинулся в обратный путь.

Мне снова предстояло пересечь пустое место на виду у самолётов. Я не знаю в чём причина, но на этот раз самолёты не обращали на меня никакого внимания. Когда я уже подходил к месту, где располагалось моё подразделение, из леса, в котором я только что был, цепями и небольшими группами стала выходить пехота. Самолеты тут же накинулись на неё. Расстреляв боезапас, самолёты ушли.

 На опушке меня встретил командир неизвестного звания, который дал мне приказ. Я доложил ему о выполнении приказа и отдал расписку.

Зло глядя на меня, он сказал: «Расстрелять бы тебя за твою живучесть. Из-за тебя люди под бомбы пошли. Сейчас эти сволочи наведут на батальон бомбардировщиков и до станции из них дойдёт только половина». С этими словами он уложил расписку в планшет и вместе со своим шофёром покинул наше расположение.

Глядя ему вслед, я вспомнил ту же басню Крылова: «Мораль сей басни такова – у сильного всегда бессильный виноват».