ПЕРЕКРЁСТОК  ДОРОГ.

Рассказывает Александр Викторович Алексеев

 

Весь остаток ночи мы окапывались. Все понимали – дорога немцам нужна. И они сделают всё возможное, чтобы расчистить себе путь. К счастью, земля была мягкой, и к рассвету оборона у нас была почти готова. Это была круговая оборона. На самом перекрёстке, изуродовав дорогу, мы выкопали квадратную яму со сторонами метра по четыре, от неё вдоль всех дорог шли ростовые траншеи метров на 40 – 50. Между собой они, как циркулем были соединены траншеей, вырытой по кругу. От этой второй траншеи, но уже не вдоль дорог, а в другом месте, были проложены ростовые траншеи к нашей первой линии обороны, которая тоже представляла собой замкнутый круг.

Первую линию мы не успели до утра закончить полностью. Ближе к дорогам это была ростовая траншея, дальше было выкопано всего сантиметров 50 – 60. Но всё равно, по ней уже можно было передвигаться на четвереньках, не опасаясь воздействия огня противника. При такой системе траншей можно было быстро переместиться вне видимости противника на любой угрожающий участок.

Ещё не рассвело, когда появились первые машины. Их было две, или три. Им позволили подъехать к самой передовой траншее, и когда немецкие водители вышли осмотреть испорченную дорогу, их хладнокровно пристрелили.

Через какое-то время на другой дороге показалась довольно большая группа машин. Для начала их причесали артиллерийским огнём. Старший лейтенант-артиллерист пристрелял все четыре дороги ещё ночью. И сейчас снаряды легли сразу кучно  и дружно. Немецкая колонна была разгромлена. Уцелевших, пытавшихся на большой скорости вырваться из под артиллерийского огня, мы встретили ружейно-пулемётным огнём. И все они были уничтожены. Ну, не все, конечно, кто-то уцелел, потому что лёгкой добычи у нас больше  не было.

После разгрома колонны прошло довольно много времени. Это время мы использовали для совершенствования обороны. Потом нас атаковало  примерно до роты немцев. Эту атаку мы тоже отбили без труда. После этого снова был длительный перерыв. Только немецкие стрелки охотились за нами. А ближе к середине дня начался настоящий бой.

 Немцы одновременно атаковали с трёх сторон. Атака активно поддерживалась артиллерией. Первоначально немцы поставили артиллерию на прямую наводку, и нам бы пришлось очень не сладко, если бы не старший лейтенант-артиллерист. Этот молодой парень был мастером своего дела. Наша артиллерия очень быстро смела немецкие пушки. Без пушек атака захлебнулась.

Однако дорога нужна была немцам. Не прошло и часа, как ещё более густые цепи фашистов атаковали нас. Атака поддерживалась артиллерией с закрытых позиций, миномётами и «ванюшами». (Название 6ти ствольного немецкого реактивного миномёта). Конечно, всё это в первую очередь било по пулемётам. Я уже говорил, пулемётов было десять, с полностью укомплектованными расчётами, т.е. 50 человек. Это очень много для группы всего в триста человек. Немец бросил на нас большие силы. Несмотря на наше героическое сопротивление, наши ряды быстро редели. Особенно быстро гибли пулемётчики. В разгар боя возле меня неожиданно появился старший лейтенант - наш командир. Я в это время расстреливал двигающуюся на нас перебежками немецкую пехоту.

 При столь сильном артиллерийском воздействии это было довольно сложно. Я засекал место, куда залёг очередной бегущий. Потом убивал следующего поднявшегося, и посылал длинную очередь туда, где лёг предыдущий. После этого я хватал пулемёт, и дай бог ноги. Как правило, немцы не оставляли без внимания мои «высказывания». После каждого моего «выступления» два – три немецких миномёта мне говорили, что я не прав. Но они всё время стреляли туда, где меня уже не было. Дав длинную очередь, я подхватил пулемёт и чуть не сбил с ног старшего лейтенанта. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но я успел заорать первым: «Бежим, дурак, потом скажешь», и кинулся в сторону.

Старший лейтенант побежал за мной. Не знаю, что он в это время думал, но ко мне он подбежал с уже вынутым пистолетом. Не знаю, всё время он был у него в руках, или он вытащил его, гонясь за мной, думая, что я струсил. Раздумывать об этом было некогда. Я установил пулемёт. В это время, где мы только что были, грохнулись немецкие мины. Наблюдая за немцами, не поворачивая головы, я спросил:

- Что надо?

- У тебя сколько людей осталось?

- Не знаю, кажется, все живые. Они там, дальше по траншее, набивают ленты, и по одной подносят мне. Я нарочно не бегаю в ту сторону, чтоб фашист туда стрелял поменьше.

- Я забираю у тебя трёх человек. Почти все пулемётчики выбиты. Пулемёты есть – стрелять некому.

- Забирай. Не мешайся. ОНИ идут.

Я нажал на гашетку пулемёта. Бой продолжался.

У немцев, по всей видимости, был приказ – любой ценой пробить путь. Постоянно подходили всё новые, и новые подразделения фашистов, которые не считаясь с потерями бежали, перебегали, ползли на нас. Нас становилось всё меньше и меньше. И вот в переднюю траншею уже стали залетать немецкие гранаты. Лежащий человек может забросить гранату на 20 – 25 метров. Передовые немецкие солдаты уже подошли к нам на это расстояние. С такой дистанции огонь немецких автоматов особенно страшен. Надо было уходить во вторую траншею. Подхватив пулемёт, я кинулся туда, где мой последний третий номер набивал ленты. И вместе с ним мы отступили во вторую траншею.

Мой пулемёт кипел. Я слил из него часть воды, и вылил в него водку из своей фляжки, и чай своего третьего номера, и послал его собирать фляжки. Перегретый пулемёт стреляет плохо. Конца бою не было видно. Поэтому забота об охлаждении «максима» была жизненно важной.

 Во вторую траншею отошло только четыре пулемёта. Немцы, захватив первую траншею, несколько успокоились, но все понимали, что это ненадолго. Сейчас они «залижут раны», и пойдут нас добивать. Я заметил идущего по траншее нашего старшего лейтенанта, и обратился к нему:

- Товарищ старший лейтенант, много у нас активных штыков осталось?

- Человек тридцать наберётся, да раненых с полсотни, но от них толку никакого. Все, кто может держать оружие, здесь. Пулемётов четыре. Пулемётчиков пять. Кроме одного все с твоего расчёта. На тебя моя главная надежда.

- А сколько надо держаться?

- Я связывался по рации. Наши танкисты громят сейчас арьергард группировки, авангард которой держим мы, так что лупим мы их и в хвост, и в гриву. Нам бы ещё часа два – три продержаться.

- Долго.

- Да, нелегко придётся.

Через несколько минут после этого разговора немцы возобновили атаку. Она началась с довольно сильного миномётно-артиллерийского обстрела. Мы занимали малюсенький клочок земли почти круглый, диаметром всего около ста метров. Любой снаряд, разорвавшийся на этом клочке земли, осыпал весь его осколками. Для артиллерии здесь было так тесно, что осколки летели и к немцам. Самым опасным местом оказалась яма на перекрёстке дорог, где были собраны наши раненые. Во время этого артобстрела в траншее, находящейся в сорока метрах от немцев, было безопаснее, чем в той яме, куда немцы направили практически всю силу своего огня.

 После короткого огневого налёта немцы дружно поднялись в атаку. Я встретил их длинной очередью, и немцы, поднявшиеся с моей стороны, согласились ещё полежать. Но кроме моего пулемёта, огонь открыл ещё только один пулемёт, два других молчали. Оставив свой пулемёт на попечение третьего номера, я кинулся к одному из молчащих пулемётов. Пулемёт был готов к стрельбе, но пулемётчик  рядом был мёртв. Я подбежал к пулемёту почти вровень с немцами, и встретил их очередью в упор с расстояния 3 – 8 метров. Этой очередью я положил человек шесть, охладив, таким образом, их пыл. Отцепив от пояса все гранаты, которые у меня были, я бросил их за бруствер. Когда я кидал последнюю, в меня ударилась брошенная в меня граната. Я не стал терять времени, и кинулся прочь с этого места. Хорошо, что у немецких гранат задержка большая. Держать эту траншею было бессмысленно. Немцы, превосходящие нас численностью в десятки раз, были всего в нескольких метрах от неё. Я бегом бежал к своему пулемёту, но взять его оказалось не так просто. Мёртвый третий номер мёртвой хваткой держался за него. Я стал ломать ему пальцы. Едва я успел закончить эту работу, как совсем рядом поднялся немецкий офицер, размахивая пистолетом, видимо призывая солдат в наш окоп. К счастью, пулемёт уже был свободен, и немец потерял интерес к этому миру.

Я хотел подхватить пулемёт и бежать в центральную яму, но в это время нас накрыл мощный артиллерийский огонь. Это старший лейтенант-артиллерист вызвал огонь на себя. Наша артиллерия била долго и зло. Когда она замолчала. Я с пулемётом отправился в центральную яму.

Там нас собралось пять человек. Раненые, которых снесли сюда раньше, почти все были убиты. Но немцев рядом не было. Им, находящимся вне окопа, досталось больше. Более-менее спокойно прошло ещё полчаса.

Потом немцы снова пошли в атаку. Я, последний пулемётчик, отстреливался, «перекидывая» пулемёт с одной стенки на другую. Пока я стрелял в одну сторону, немцы приближались с другой. Раненые, их тут было несколько человек, снаряжали мне ленты. Остальные бойцы, как и я, отстреливались во все стороны. Мы понимали, что мы обречены, и сейчас просто старались подороже продать свою жизнь. И вот, когда до развязки оставались считанные секунды, когда немцы были всего в 15 – 20 метрах от нас, в любую секунду могла прилететь граната, которая убьёт нас всех, произошло чудо.

Послышался сначала тихий, но быстро нарастающий гул танковых двигателей, и вскоре появилось штук сорок тридцатьчетвёрок с десантом на броне. Наступило небольшое затишье, потом в напряжённой тишине, нарушаемой только приближающимся рёвом моторов и лязгом гусениц, совсем рядом послышался голос немца: «Гитлер капут», и поднялся немецкий солдат с поднятыми руками. Вот их уже два, пять, двадцать. Мы, оставшиеся в живых, поднялись из ямы, чтобы построить пленных в колонну. Нас осталось три человека. Немцы спешили в кучу со всех сторон, боясь попасть под удар наших танков. Я не знаю, сколько мы взяли пленных, я их не считал, но колонна получилась довольно внушительная, полторы – две сотни.

 Подъехали наши танки. Вслед за ними, буквально через 5 – 6 минут подкатила медицинская летучка, в которую битком набили наших раненых, и она в сопровождении танка пошла обратно.

Командир танкистов быстренько взял инициативу с пленными в свои руки и, приставив к ним своих конвоиров, отправил в тыл. Наверняка, потом по бумагам – это танкисты взяли пленных. А нас, трёх рядовых пехоты, он просто не замечал. В пять минут, закончив все дела, танкисты собрались двигаться дальше. А что делать было нам?

 По писанному, мы должны были остаться здесь и. наверное, как выполнившие приказ, получили бы награды. Но кто знает, может быть за танками идёт недобитая группа немцев, и встречать эту группу втроём мне совсем не хотелось. Об этом я и сказал двум другим оставшимся в живых солдатам. Они поняли, о чём я говорю, и мы все трое заняли место на танковой броне. Пропади они пропадом эти награды – жизнь дороже.