ГДЕ МОЯ ПИЛОТКА?

Рассказывает Александр Викторович Алексеев.

 

Открыв глаза, я не мог понять, где я нахожусь, не мог вспомнить, что со мной произошло. Рядом кто-то настойчиво просил вернуть ему пилотку. Я хотел повернуться и посмотреть на этого человека, но от боли в груди потемнело в глазах. Я вспомнил, что был сбит с брони танка пулемётной очередью.

Чтобы подтвердить свою догадку, я осторожно склонил голову, посмотрел на свою грудь. Она, действительно, была вся забинтована. Бинты были наложены аккуратно, на голое тело. Из этого я сделал предположение, что мне уже сделали операцию.

Если так, то, возможно, мне сильно повезло: обезболивающих средств не хватало, и часто в медсанбатах операции делались без наркоза. Вместо наркоза солдату давали стакан спирта, а потом четверо санитаров держали его за руки и за ноги, а хирург резал. Меня теперь эта «радость» не ожидала, если я перенёс операцию в бессознательном состоянии.

Вспомнив, что со мной произошло, я снова сосредоточился на том, что происходит рядом со мной. Я находился в крестьянской хате, и лежал на самой настоящей кровати. Видимо, медсанбат располагался в каком-то населённом пункте, и дома использовались для размещения раненых. Кроме меня в комнате находилось ещё двое – обгоревший и раненый танкист, и раненый в голову солдат пехотинец, потерявший пилотку.

Танкист матом ругал пехотинца, его ругань сводилась к тому, что «заткнись ты со своей пилоткой, радуйся тому, что жив остался, а пилотку дадут другую». После серии крепких ругательств пехотинец замолкал на минуту-другую, а потом начинал снова: «Отдайте мою пилотку, зачем она вам?» Через несколько минут танкист не выдерживал, снова покрывал его матом, и снова на несколько минут наступала тишина.

Говорить мне было трудно, я не вмешивался в перепалку, лежал и не как не мог понять: в сознании пехотинец или нет? Он реагировал на ругань, значит должен быть в сознании, а если в сознании, то на кой далась ему пилотка? Их после каждого боя остаются десятки бесхозных.

Уже начинало вечереть, когда к нам в дом пришла девушка-санитар. Она по очереди накормила нас всех с ложечки, всем поставила по уколу, и уже собравшись уходить, сделала вид, что что-то вспомнила, и сказала: «Ой, совсем забыла, нам Вашу пилотку с поля боя принесли». Она достала пилотку, и отдала пехотинцу. Солдат жадно схватил пилотку, поцеловал её, потом отогнул поля, и закричал: «Это не моя пилотка! Ты обмануть меня хочешь, сука, сволочь, отдай мою пилотку!»

Девушка явно не заслуживала такого обращения. Обожженный танкист приподнялся, и в жёстких выражениях пообещал набить ему морду, как только сможет подняться. А девушка с улыбкой, как будто грубость её не касалась, успокаивала солдата: «Не переживай, наверное спутали, найдут твою пилотку». «Найди, обязательно найди, мне без неё не жить», - и солдат заплакал. Девушка ушла, и мы снова остались втроём.

Началась ночь, всё оставалось по-прежнему: солдат просил, требовал, умолял вернуть ему пилотку, танкист ругал его матом, а я мог только слушать их обоих. Проходила ночь, никто из нас не спал. Далась ему эта проклятая пилотка! За окном уже начинало рассветать, когда солдат последний раз сказал: «Где же ты, моя пилотка?», и, наконец, замолчал. Мы все, наконец-то, уснули. Давно бы так.

Утром нас разбудила всё та же девушка, пришедшая нас накормить. Она вошла в комнату, весело и громко поздоровалась, и стала ещё о чём-то говорить. Танкист поддерживал разговор, а я, повернувшись, просто улыбался. Пехотинец спал. Девушка накормила сначала танкиста, потом меня, потом подошла будить пехотинца. И вдруг разрыдалась. «Что случилось?» - приподнялся танкист. Сквозь слёзы она ответила: «Я …я…никак не могу привыкнуть, он мёртв».

Не знаю, зачем нужна была пилотка этому солдату. Видимо, для него это был талисман Высшей силы, пережить потерю которого он не смог.