НОЖ.

 

У Александра Викторовича был нож. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что этот нож делался не для кухни, и не для заточки карандашей. Это был боевой нож, предназначенный для того, чтобы убивать. Лезвие было толстое и обоюдоострое. Посередине с обоих сторон шли желобки для стока крови. Лезвие от рукоятки прикрывал небольшой эфес. Рукоятка была сделана, видимо, из рога. На этой рукоятке были выгравированы с одной стороны немецкий орел, с другой свастика. Этот нож можно было бросать из любого положения, он разворачивался в воздухе, и летел остриём вперёд, не кувыркаясь. Длина лезвия была более двадцати сантиметров. Этот нож был привезён с войны. И вот как Александр Викторович рассказывал, как этот нож сменил своего владельца.

Мы наступали к Днепру. Однажды ночью нас, небольшую группу бойцов, послали в тыл. Мы должны были получить в штабе боеприпасы и еду на весь батальон. В штабе мы несколько задержались, и возвращались уже перед рассветом. До передовых позиций  было ещё далеко, примерно полтора – два километра. Для нас, солдат передовой, это был глубокий тыл.

Мы шли свободной группой, тяжело нагруженные,  совершенно не ожидая нападения. Нас было около десяти человек. По пути нам надо было перейти маленькую речушку с деревянным мостиком. По этому же мосту мы прошли совсем недавно, когда шли к штабу. Прошли нормально, без каких-либо происшествий. И сейчас мы приближались к мосту совершенно спокойно.

До моста оставалось метров 10 – 15 , когда из-под него, как из-под земли появились немецкие солдаты. Молча, с занесёнными ножами, они бросились на нас. Наверное это была разведка. Им нужен был «язык». По всей видимости, они хотели двух – трёх взять живьём, остальных перерезать без шума.

В эту секунду я даже понял, кто меня убьёт. Прямо на меня бежал красивый, молодой парень с этим самым ножом. Его глаза смотрели прямо в мои глаза, и ничего кроме смерти, в них не читалось. Я хоть и был в это время уже опытным бойцом, но резкий переход от безопасности к смертельной опасности, всегда шокирует. Я остановился, и как баран на бойне, смотрел в глаза своему убийце, парализованный страхом. На спине у меня висел вещмешок с едой, сверху на него был наброшен здоровенный мешок с хлебом. Я двумя руками придерживал этот мешок, чтобы он не свалился. Немецкий автомат висел у меня на груди, но я ничего не успел сделать, я даже не успел сообразить, что надо делать. И я наверняка был бы убит. Точно в таком же шоке замерли и все остальные.

Все, кроме одного. Это был солдат-молчун. От него никто никогда слова не слышал. На любые вопросы он отвечал «Да», «Нет», и всегда был погружён в какие-то свои мысли. Вот и сейчас он шёл на полтора шага позади меня, не принимая участия в общем разговоре. Он был загружен чуть меньше других, руки у него были свободны. Он сложил их на автомат ППШ, который висел у него на груди.

Когда появились немцы, он сделал два шага вперёд, на ходу передёргивая затвор автомата. Оказавшись на полшага впереди меня, он нажал на спуск. В этот момент между мной и моим убийцей было не более двух метров. Немец, будто наткнувшись на стену, на долю секунды замер, потом сделал ещё шаг вперёд, и рухнул мёртвым. Наш солдат выпустил весь магазин одной очередью. Все немцы упали. Вся схватка заняла на более трёх – пяти секунд.

Придя в себя от неожиданности, мы бросились их добивать, но добивать было некого. Молчун убил всех девятерых нападавших. Я решил взять этот нож на память, но немецкий красавец не хотел его отдавать. Мёртвые пальцы крепко удерживали рукоятку ножа. Эти пальцы невозможно было разогнуть. Я уже хотел бросить это занятие, но один из бойцов пришёл мне на помощь, точнее он просто дал мне нож. И только отрезав все пальцы, я смог завладеть трофеем.

В конце семидесятых, как-то приехав к Александру Викторовичу, я увидел этот нож уже с другой рукояткой. Это была обычная «ширпотребовская» наборная пластмассовая  рукоятка. Я спросил Александра Викторовича, зачем он испортил нож? «Надоело на свастику смотреть», - ответил он.