ДНЕПР.

 

Осенью 1943-го наша армия приближалась к большому водному рубежу – реке Днепр. Немецкая пропаганда сообщала на весь мир и своим, и чужим, что по западному берегу Днепра создан непреодолимый рубеж – так называемый Восточный вал. Министр немецкой пропаганды Геббельс говорил, что на этом рубеже русские будут остановлены и обескровлены. В течении всей зимы фронт будет проходить по Днепру, а весной немецкие войска перейдут в решительное наступление, и у русских уже не будет людских резервов, чтобы остановить это наступление.

Действительно, Днепр являлся серьёзной преградой. Советской Армии ещё не приходилось форсировать реки такой ширины. Чтобы вдохновить армию на подвиги, Ставка Верховного Командования специальным приказом, доведённым до всех солдат, объявила, что все военнослужащие первыми форсировавшие Днепр, захватившие плацдармы, и удержавшие их до подхода основных сил, будут награждены золотыми звёздами Героев Советского Союза. За всю войну звание Героев Советского Союза удостоилось чуть более одиннадцати тысяч человек, причём за форсирование Днепра более тысячи.

Вместе с армией шёл к Днепру и двадцатилетний Александр Викторович. Вот его рассказ о  форсировании.

Мы приближались к Днепру, далеко вырвавшись вперёд. Небольшая группа. Всего неполная рота численностью около шестидесяти человек. Желание форсировать Днепр первыми было всеобщим. Хоть каждый и понимал, что это непростая задача -  переправиться через такую реку, да ещё и выжить на той стороне. Но, тем не менее, всем хотелось быть первыми. Чем ближе подходили мы к Днепру, тем чаще ротный сверялся с картой. Немцев перед нами не было. Немец уже поспешил уйти за Днепр.

Где-то в середине дня ротный сказал: «Всё, привал. До Днепра не более километра. Ни к чему маячить там при свете дня. Выйдем к нему в темноте. Фамилия, Фамилия, Фамилия – ко мне». Командир поставил трём бойцам задачу, и они ушли в разведку. Остальные, даже не окапываясь, легли отдыхать, спать. Все понимали, что ночью будет не до сна.

Мне не спалось. Я всё думал, как мы будем переплывать такую огромную реку. Её и просто так переплыть непросто, а это надо сделать с пулемётом. Да ещё и патроны нужны. И время – конец октября, совсем не подходящее для купания. В своей военной судьбе мне ещё не приходилось форсировать ни одной реки. Как это делается, я не знал. Никаких плавсредств у нас не было. Но всё-таки усталость последних дней взяла своё, и я уснул.

Было ещё довольно светло, когда командир поднял нас, и мы двинулись в сторону Днепра. Пройдя совсем немного, мы увидели широкую полосу реки.  Мы находились в кустарнике, и от реки нас отделял пустырь. В небольшом отдалении вдоль реки тянулась линия электропередач. Командир указал место сбора, а потом разбил нас на команды по шесть человек. Половина пошла вправо, половина влево. Перед нами была поставлена задача - принести к месту сбора столбы электропередачи. По кустарнику, а открытые места ползком мы разошлись к столбам, которые надо было доставить к месту сбора, и заняли позиции недалеко от них, или возле них.

Пилить столбы начали ещё при свете дня. Для этого специально издалека тащили двуручную пилу. Сейчас двое солдат лёжа подпиливали столбы один за другим, но не до конца, чтоб они не падали. Ни к чему было привлекать внимание немцев. Вот, наконец, сумерки сгустились, и противоположный берег стал невидим. Мы вшестером навалились на свой столб, он оказался подпилен недостаточно, и нам пришлось изрядно попотеть, прежде чем мы его повалили. Нам хорошо помогли в этом завалившиеся соседние столбы, которые за провода тянули его. Откусив провода кусачками для колючей проволоки, мы подхватили столб, и потащили его к месту сбора. Притащив его, пошли за следующим. Всё это делалось быстро и молча.

При выполнении этой работы нам очень мешало наше оружие, но его никто не оставлял. Большая морока была с моим «максимом», слишком уж он тяжёл. Мы все вместе тащили бревно, оставив пулемёт. Протащив метров 20 – 30, останавливались, все «перекуривали» (не куря, чтобы не привлечь внимание противника огоньком), а я перетаскивал пулемёт. Надо сказать, что командир выделил для бригад, в которых есть пулемёты, ближние столбы, так что таскать нам приходилось недалеко.

На месте сбора специально выделенная команда вязала из этих столбов плоты. Вместо верёвок, которых не было, использовались провода с этих же столбов. К середине ночи три плота было готово. Они были громоздкие и тяжёлые. Сдвинуть такой плот  с места группе, которая должна на нём переправляться, было не под силу. Поэтому мы все вместе спустили плоты на воду, а потом уже заняли на них места. Несмотря на свою громоздкость, плоты оказались не рассчитаны на такую грузоподъёмность. Народ в роте был опытный. Им уже приходилось форсировать реки, и большинство солдат заранее зная, что так и будет, разделись догола снизу до пояса. Сапоги, штаны и подштанники сложили в вещмешки, чтобы надеть на западном берегу сухое.

Исключение составили только три человека: я, ещё один первый номер с другого пулемёта «максим», и пулемётчик с «дегтярём» (РПД – ручной пулемёт Дегтярёва). Для нас впереди каждого плота были сделаны специальные площадки из тех же самых столбов. В то время, как все сидели в ледяной воде впритык к друг другу, мы вольготно лежали выше уровня воды возле своих пулемётов. Все гребли своими сапёрными лопатками, а мы «отдыхали».

На берегу осталось три человека. За плотами тянулся провод. Тяжёлые плоты медленно продвигались вперёд, казалось, переправе не будет конца. Нервы были напряжены. В любую секунду могла ударить пулемётная очередь с вражеского берега.

Наконец, западный берег стал виден в темноте. До него оставалось совсем немного, когда послышался крик на немецком языке, раздался винтовочный выстрел, и автоматная очередь. Пули свистели совсем рядом с нами. Стреляли по нашему плоту. К счастью, плот шёл как раз на них, и я огрызнулся пулемётной очередью.

Примерно через полминуты раздался ещё один винтовочный выстрел в метрах 50 - 60 от первого. Мой пулемёт стоял неудобно, я не мог достать стрелка, но ему заткнул глотку пулемётчик «дегтяря». А вскоре шесты, которые тоже были у солдат, нащупали дно. Ещё несколько минут, и мы причаливали к берегу. Переправа прошла удачно. Мы не потеряли ни одного человека, лишь одного слегка поцарапало пулей. Это была даже не рана, а царапина.

Немцев на их хвалёном Восточном валу не оказалось. Два – три патрульных, что встретили нас огнём, не в счёт. Мы выполнили первую половину задачи – мы высадились.  Два плота, на одном из которых был я, а на другом пулемётчик с «дегтярём», причалили недалеко друг от друга. Третий плот со вторым «максимом» сильно отстал от нас, и течением его утащило намного дальше. Надо было расширять плацдарм. Однако, как только первые бойцы побежали вглубь берега, раздались взрывы. Впереди было минное поле. На нём мы и понесли первые потери при форсировании.

Что делать? Вперёд нельзя – мины. Оставаться на кромке берега нельзя – плацдарм будет слишком маленький, и немцы накроют его плотным огнём артиллерии и миномётов. Плацдарм должен быть как можно больше, тогда для его артиллерийского подавления требуется значительно больше орудий. Кроме того, на маленький плацдарм не так просто высадиться на плотах. Течение их сносит, и если плацдарм слишком мал, это будет фактически то же самое форсирование под огнём врага. Надо было любой ценой продвигаться вглубь берега. Но как пройти через минное поле?

Никто из нас не умел обращаться с минами, да и времени не было. Стрельба немецкого патруля, наверняка, уже всполошила немцев. И сейчас, наверняка, сюда движется вражеское подразделение, чтобы нас уничтожить. В этой ситуации прозвучала команда ротного, которой командиры пользовались крайне редко:  «Коммунисты по одному – вперёд!»

Поднялся один из бойцов, как-то не естественно громко, срывающимся голосом крикнул: «Простите, если кого обидел», и пошёл вперёд. Причём, шёл он не обычным шагом, как обычно ходят люди, а шёл он, шаркая ногами по земле, не подымая их. Такая ходьба гарантировала, что он не пройдёт мимо мины. Через короткий промежуток времени раздался взрыв, солдат погиб.

Поднялся второй, матом помянул чью-то мать и святую богородицу, добежал до убитого, а с этого места тоже перешёл на шаркающий шаг. Ещё 25 - 30 метров, и снова взрыв.

Вышла заминка, третий не поднимался. Все понимали, что идти надо, но добровольно подняться на смерть  страшно. Заминка длилась примерно минуту, потом я поднялся одновременно с ещё двумя бойцами. Тут же раздался голос командира: «Пулемётчику лежать, остальные по одному!»

Один из бойцов двинулся вперёд. В это время ниже по течению раздался взрыв. Видимо те, кто был на третьем плоту, столкнулись с той же проблемой. Командир приказал второму бойцу: «Бегом по берегу, и приведи сюда всех. Самый край берега, наверняка не заминирован, чтобы могли ходить патрули. Нет, стой! Пусть там останется четыре человека, и окапываются». Солдат убежал.

Командир назвал четырёх человек, и приказал им подняться вверх по течению метров на 200 – 300 и окопаться у самого берега. Через короткий промежуток времени подошли солдаты, которые переправились на третьем плоту. Солдата, ушедшего через минное поле, уже не было видно, темнота скрывала его.

Видимо, мины здесь стояли в три ряда. На первом подорвались те, кто первыми кинулись вглубь берега, два следующих «разминировали» добровольцы.

Командир отдал приказ: «Цепочкой по одному с интервалом 10 метров вперёд!» Это на случай, что если кто-то всё-таки напорется на мину, чтобы было меньше потерь. Интервал, конечно, маленький, но время работало против нас. Надо было спешить, спешить и спешить. 

Пройдя довольно далеко вглубь берега, и, наверняка, оставив позади минное поле, мы стали рассредоточиваться. Половина перешедших минное поле двинулась направо, половина налево. Группы уже не существовало, каждый персонально выбирал себе позицию. Мы захватили территорию гораздо большую, чем могли удержать при нормальной плотности. Сейчас нам артиллерия врага была не страшна, но каждому предстояло воевать в отрыве от других. Я бежал с пулемётом на плечах один, сам не знаю куда. Местность  в темноте просматривалась очень плохо, а надо было выбрать хорошую позицию, и окопаться до подхода немцев.

И вдруг земля ушла у меня из-под ног, я куда-то полетел, ещё не понимая, что происходит. Через секунду, парализованный болью, я понял, что это. Я попал в «волчью яму».

Это на пути возможного движения противника копалось множество глубоких ям глубиной три – четыре метра, внизу обычно ставились колья, которые насквозь протыкали упавшего в яму человека. Сверху же эти ямы маскировались под местность, и в темноте были абсолютно невидимы. Такие ловушки требовали большого труда, но зато не требовалось мин. Кроме того, они могли служить ловушками и для танков. На Днепре немцы использовали и то, и другое.

Мне повезло – «волчья яма», в которую я попал, по какой-то причине не была оборудована кольями, но на плечах у меня был пулемёт, и я полетел в яму вместе с ним, и он сломал мне позвоночник. Я лежал на дне ямы, не в силах пошевелиться от боли. Даже открыть рот, чтобы позвать на помощь, и то было больно.

Наверху, между тем, рассветало. Вот где-то вдалеке раздался первый выстрел, ещё, ещё, и пошло-поехало. Я лежал не в силах пошевелиться от боли, и вслушивался в звуки боя. Чья возьмёт? Если наши удержатся, у меня есть шанс, что меня вытащат. Если осилят немцы, мне придётся умирать здесь от боли и голода. Но, может быть, ещё повезёт, и «милосердный» немец заметив, что маскировка «волчьей ямы» нарушена, угостит меня гранатой перед тем, как заглянуть внутрь. Этим он избавит меня от мучительной смерти.

Бой, то нарастая, то затихая, шёл целый день. Я мог ориентироваться только по звукам. Видимо, у немцев тоже было немного сил, и наши держались.

Потом наступила ночь, чёрная, бесконечно долгая, страшная. Я лежал в своей могиле, и мечтал только об одном – скорей бы пришла смерть. Помочь ей я не мог, у меня не было гранат. В последний раз «заправляясь» боеприпасами, я, вопреки обычному, не взял их, а предпочёл взять больше патронов. Это ещё одно доказательство, что Высшая Сила меня оберегала, ведь так я почти никогда не делал. Будь у меня той ночью граната, я бы не стал мучиться. Наши, кажется, удержались, но про меня забыли, и сейчас мне предстояло умирать долгой и мучительной смертью.

Уже начинало рассветать, когда я услышал наверху какие-то шаги. Кто бы это ни был, он был нужен мне, чтобы спасти или добить. Я собрал все свои силы и закричал. От напряжения я чуть не потерял сознание. Наверху всё стихло. Потом кто-то негромко спросил: «Кто здесь?» Из последних сил я выдавил из себя: «Русский».

Через минуту в яму спустился солдат, и обрадовано закричал наверх: «Это то, что нам надо! Вот не думал, что мы сможем выполнить эту задачу!» С этими словами он принялся осматривать пулемёт. Убедившись, что с ним ничего не случилось, он, наконец, обратил внимание на меня. Оказывается, двух солдат послали ещё с вечера разыскивать пропавший пулемёт. А где его искать, чёрт его знает? Да ещё минное поле где-то рядом. Но всё-таки солдаты добросовестно в течение всей ночи занимались поисками пропавшего пулемёта. Один из них чуть не провалился в темноте в «волчью яму», но это не остановило их, они продолжили поиски, только были более осторожны.

Пулемёт нужен был позарез. За день рота не уступила ни одного метра захваченной ею земли. Но людей почти не осталось. Мало осталось и патронов, а у пропавшего пулемётчика (т.е. у меня), их было много, это знали и потому так упорно меня искали. Наши из-за Днепра в эту ночь не подошли. Предстоял ещё один день боя. Солдаты хотели вытащить меня, но я, понимая, что этого делать нельзя, попросил их сначала привязать меня к доске, а потом вместе с доской вытаскивать. Иначе я на всю жизнь останусь лежачим инвалидом. У них, конечно, не было ни доски, ни верёвок. Да и надо было торопиться, приближался рассвет, а вместе с ним и бой.

Солдаты вытащили наверх пулемёт, и пообещали вернуться вечером, если он для них будет. На прощанье они напоили меня спиртом из моей же фляги. Сделать это сам я не мог. Я с огромным трудом чуть-чуть мог шевелить руками. Сделать такую грандиозную работу – отстегнуть от пояса фляжку, поднять фляжку и поднести её ко рту, было выше моих сил.

Солдаты ушли. Большая доза спирта сделала своё дело, боль немного утихла, и я уснул тяжёлым сном, граничащим с беспамятством. Сквозь сон я слышал стрельбу наверху. Оставался всё тот же вопрос – чья возьмёт? Но сам я ничего не мог сделать, мне оставалось только лежать и ждать.

Снова стемнело. Пришли солдаты, не знаю сколько, много. Они принесли с собой дверь. Где они её взяли, я не знаю. Возможно, кто-то переплывал Днепр на ней, а может быть, её нашли на этом берегу. Когда меня укладывали на эту дверь, и привязывали к ней, я потерял сознание.

Очнулся я уже на плоту. Это был один из тех плотов, что связала наша рота. Сейчас на нём меня, и ещё нескольких раненых переправляли на восточный берег. Я удивился, не увидев гребцов. На плоту были только раненые. Оказывается, плот тащат за привязанные к нему провода с восточного берега, а от плота к западному берегу тянутся другие провода, чтобы перетащить его снова с новыми бойцами и боеприпасами.

Немцы изредка, вслепую стреляли по реке из пушек. Переправляясь, я ещё не знал, что последний раз нахожусь под огнём, что полученная мной травма настолько серьёзна, что война для меня кончилась.