ГОДЕН  БЕЗ  ОГРАНИЧЕНИЙ.

Рассказывает Александр Викторович Алексеев.

 

После того, как я получил травму позвоночника, я был переправлен на восточный берег Днепра, и оказался в медсанбате. В медсанбате я провёл около двух недель, может чуть больше. Дверь, на которой меня доставили, теперь служила мне кроватью. Это было весьма комфортно по сравнению с условиями, в которых находились другие. Мы размещались в обычной взводной палатке, где санитары круглосуточно топили печурку, но всё равно раненые мёрзли, так как лежали прямо на земле. Народу было очень много, лежали один к одному.

Медсанбат – это, наверное, самое страшное место на войне. Здесь не убивают, здесь люди умирают от ран, и нигде так наглядно не видно всю жестокость войны. На поле боя, даже видя разорванные куски человеческого мяса, солдат делает своё кровавое дело, ему некогда задумываться и бояться. Если он отвлекается от боя, он погибает. На раненых там просто не обращают внимания, во время боя там просто не до них. Ими займутся в передышку. А здесь, в медсанбате, где не угрожает смерть от пули или снаряда, особенно наглядно видно все человеческие страдания, которые несёт война солдату.

По прошествии примерно двух недель в медсанбате началась «чистка». Фронт требовал людей. «Врачебная комиссия» поверхностно осматривала раненых и почти всех легкораненых признавала годными. На их жалобы был один ответ, что нечего симулировать, в части долечишься.

Когда дошла до меня очередь, мне приказали подняться. Я ответил, что не могу. Тогда один из «врачей» закричал: «Встать!». Я сомневаюсь, что он вообще был врачом. Преодолевая боль, и чуть не теряя сознание от неё, я поднялся. «Ну вот», - удовлетворённо сказал «врач», - «А говоришь, не можешь. Какое ранение?»

- Перелом позвоночника.

- Врёшь! Симулянт! Если б был сломан позвоночник, ты бы не встал.

«Я думаю, он годен без ограничения», - сказал он, обращаясь к другим «врачам».

- Но что-то он шибко бледен, и в испарине весь, может и в самом деле повреждён позвоночник?

- Да, это у него от страха, симулянты, они все такие. Знают, сволочи, что за это расстреливают, вот и боятся.

- Годен без ограничения. Иди, получай документы, и отправляйся в свою часть.

- Я не могу идти.

«Значит, тебя уведут. После медосмотра будет заседание трибунала, там и разберёмся со всеми симулянтами и самострелами. Кого в штрафную, кого в яму. Выбирай, куда тебе лучше идти», - закончил он с усмешкой.

Почти ничего не видя перед собой, в глазах было темно от боли и слабости, я пошёл получать документы. Документы оформлялись быстро, но всё-таки была небольшая очередь. Тут же находились грузовики, в которые грузились «выздоровевшие» бойцы.

Каждый из грузовиков шёл в своё «хозяйство» (хозяйством на войне называли части, соединения, подразделения, обычно говорили хозяйство такого-то; кому по службе была известна упомянутая фамилия, он понимал, о чём речь, а кто не знал этой фамилии, не мог понять, о чём идёт речь; хозяйство могло быть и ротой, и дивизией). Можно было найти соответствующий грузовик, и подъехать, но я понимал, что у меня не хватит сил ни забраться в кузов, ни выдержать тряску.

Я пошёл пешком. Пошёл, это громко сказано. Через каждые 50 – 60 метров, я осторожно опускался на землю, и отлёживался. Полежав 15 – 20 минут, я, превозмогая боль, поднимался, и шёл дальше. Не знаю, чем бы кончилось моё «путешествие», если бы снова не вмешалась Высшая сила.

Это было возле Днепра, где армия наступала быстро, и вслед за ней торопились все тыловые подразделения. И медсанбат подчищался, наверное, не только для того, чтобы отправить людей в части, но ещё и для того, чтобы с меньшим количеством «живого груза» отправиться догонять фронт. А госпитали уже обгоняли медсанбаты, они тоже спешили вслед за фронтом. Вот на такой разворачивающийся полевой госпиталь я и наткнулся. Санитары прямо возле дороги устанавливали такие же взводные палатки, как были в медсанбате, только их было больше, и туда заносили кровати и постельное, которые разгружались с машин.

Я понимал, что я не смогу воевать. Но по документам я был здоров. Если не явлюсь в часть вовремя, попробуй докажи, что ты не верблюд.  Я решил обратиться в этот госпиталь, и стал разыскивать какого-нибудь врача.

Я еле-еле держался на ногах, а тут ещё двое санитаров, собрав кровать, почти бегом несли её в палатку. «Посторонись с дороги», - закричал один из них. Но быстро отскочить в сторону было выше моих сил, и они сшибли меня. Я упал. На какое-то время я потерял сознание. Придя в сознание, я увидел склонившихся надо мной санитаров. Отнеся кровать в палатку, и выйдя из неё, они увидели меня лежащим, и проявили интерес ко мне. Я просил их найти какого-нибудь врача. Один из солдат ушёл выполнять мою просьбу, второй стал помогать мне подняться. Я уже стоял на ногах, когда солдат подвёл ко мне человека в офицерской форме, но почему-то без погон. Ещё до того, как он открыл рот, я понял, что он очень сильно чем-то разозлён.

- В чём дело, рядовой?

- Не знаю, как к Вам обратиться, товарищ доктор. Сегодня утром я выписан из медсанбата, как годный без ограничения. А за весь день я не прошёл и двух километров. Прошу осмотреть меня.

- Симулянт! Если выписан, значит здоров. Что, надеешься найти здесь доброго дядю, который отправит тебя в тыл? Ко мне за день, знаешь, сколько таких обращается?

- Я не могу идти, осмотрите меня.

- Что с Вами?

- Я думаю, сломан позвоночник.

Врач обратился к санитарам: «Где ваше оружие?»

- Здесь оно, рядом.

- Арестуйте этого человека, отведите в рентгеновскую палатку, пусть сделают снимок, и с этим снимком ко мне.

Обращаясь ко мне, он продолжил: «Здесь номер с симуляцией не пройдёт, у нас есть рентген. Это госпиталь, а не какой-то медсанбат. Так что попался ты, парень. Если ты думаешь, что с тобой будут разбираться, ты ошибаешься. Если снимок ничего не покажет, мы тебя просто расстреляем. Ведите его».

Меня повели в одну из палаток. Рентгеновский аппарат был ещё не готов, и пришлось некоторое время ждать. Потом мне сделали требуемые снимки, и под конвоем повели к врачу. Тот же самый врач без погон сначала бегло взглянул на снимок, потом стал разглядывать все снимки очень внимательно. Обращаясь к конвойным санитарам, он спросил: «Тут нет ошибки? Это его снимки?».

- Так точно, его. Других там ещё нет. Маринка при нас делала.

Врач удивлённо посмотрел на меня, как на какое-то чудо природы, и сказал: «Как ты стоишь, солдат? По всем медицинским законам с таким переломом ты должен быть парализован, и находиться в абсолютно бездвижном состоянии. Стой, не шевелись, руки опусти по швам. А вы бросьте свои винтовки, и живо найдите для него доску и верёвки».

- А где взять то?

- Не знаю. Через пять минут не будет, пойдёте под трибунал. Борт у машины отломайте, но чтобы доска была.

Я не знаю где солдаты взяли доску. Вместо верёвки были использованы бинты, которыми под руководством врача меня привязали к этой доске. Врач извинился передо мной за грубость, и был предельно внимателен ко мне в течение двух или трёх дней, которые я находился в этом госпитале. Не смотря на то, что уже в этот же день привезли большое количество раненых, он находил время несколько раз в день подойти ко мне, спросить о самочувствии, не нуждаюсь ли я в чём, сыт ли. Видимо, это был хороший человек, но должность обязывала его быть жёстким.

С этой же доской я и был отправлен в тыл. Эту доску от меня отвязали только в Новосибирске. Там в госпитале я пробыл полгода. Через полгода мне дали инвалидность, и выписали из госпиталя. Лечащий врач на прощанье извинился: «Тебя надо ещё лечить, и лечить. В мирное время ты бы пробыл у нас ещё год, или больше. Но сейчас война, и госпиталь не безразмерный. Извини, солдат, мы тебя выписываем». Так кончилась  для меня война.